Не отдавая себя отчета в том, что проявляет неуважение к Альготу сыну Поля, Арн сам предложил, что останется на несколько дней в королевской усадьбе Хусабю, чтобы поупражняться с Сесилией в пении. Понятное дело, Альгот сын Поля не мог отказать сыну хозяина Арнеса и сразу принял предложение Арна. Но затем началась тайная борьба между двумя влюбленными и теми, кто хотел или был обязан сторожить их. Арн и Сесилия пытались употребить всю свою хитрость на то, чтобы поговорить наедине. Но Альгот и старшие женщины в доме не спускали с них глаз. Они не имели ничего против, пока молодежь благонравно сидела в зале вместе с другими и пела дивные церковные песнопения. Терпение Арна и Сесилии было велико, но не больше, чем терпение их надзирателей. Домочадцы пристально следили за тем, чтобы они сидели не слишком близко друг к другу. За ужином Арн и Сесилия красовались на почетном сиденье, но между ними, словно большой волнорез, восседал Альгот, и они никак не могли приблизиться друг к другу, если только Сесилия не подносила гостю еще пива, которое пробуждало в нем угрызения совести, ибо он решил никогда больше в жизни не пить столько, сколько было выпито пива на его первом пиру в Хусабю.
В канун Благовещения пастор Суне из Хусабю присутствовал на коллегии у епископа Бенгта в Скаре. Несмотря на распутицу в это время года, туда съехалось гораздо больше священников епархии, чем ожидалось, и это служило признаком беспокойства, охватившего весь Западный Геталанд после ландстинга в Аксевалле. Все понимали, что король Карл сын Сверкера не удовлетворится потерей власти над Западным Геталандом и что главный противник короля — Кнут сын Эрика. Если случится худшее, то король Карл придет в Западный Геталанд со своим войском, и тогда нелегко будет угадать, кто из них победит. Знали наверняка лишь одно: такая война разорит страну.
Епископ Бенгт хотел обсудить на коллегии только один вопрос: надо ли церкви выступать на стороне того или другого в их борьбе за светскую власть. Священники разделились, и одни поддерживали короля Карла, в том числе и сам епископ, а другие — Кнута сына Эрика. Однако большинство считало, что самое разумное для церкви — не включиться в борьбу. Если церковь начнет участвовать в этой игре, все может обернуться очень плохо. На коллегии у епископа решили оставаться в стороне, и Суне из Хусабю был из тех, кто громче всех поддерживал это мнение. Ведь его самого втягивали в борьбу за власть, когда он был вынужден служить рождественскую мессу в королевской усадьбе для Фолькунгов.
На коллегии говорили также и о других вещах, и настоятель собора рассказал всем, как он оказался свидетелем чуда: маленький беззащитный монашек из Варнхема с помощью архангела Гавриила уложил двух рослых воинов.
Теперь же священник Суне сидел за ужином в Хусабю и, увидев за столом Арна, вспомнил эту историю. Он пересказал ее так, как слышал от настоятеля. Люди за столом зачарованно внимали его словам — все, кроме Арна, которому, как было видно, она не понравилась. Тогда священника осенило, что Арн, возможно, знает больше об этом событии, раз он сам из Варнхема и, следовательно, слышал эту историю прежде или знал лично того монашка. Суне спросил Арна об этом.
Все заметили, что вопрос его Арну неприятен, но никто не мог понять, в чем тут дело. Трудно поверить, что Арн испытывал зависть к другому монаху.
Между тем Арн отвечал с трудом, не умея лгать и чувствуя себя застигнутым врасплох. Он сказал, что отец настоятель превратно понял это событие. Никакого чуда не было, и тем более никакого беззащитного монашка, ибо он сам и был тем, о котором рассказывалось. А случилось так, что пьяные бонды, пировавшие на свадьбе, ошибочно обвинили его в умыкании невесты, хотя он всего какую-то пару часов находился за пределами монастырской ограды. Бонды пытались убить его, но, чтобы это убийство выглядело не столь гнусно, они вручили ему меч для защиты.
Тут Арн остановился, чтобы обдумать, как ему дальше продолжить рассказ. Охотнее всего он на этом бы и закончил, считая, что уже все сказал. Он вовсе не гордился тем, что тогда совершил, — напротив, он чувствовал раскаяние. Но чем больше он узнавал, как думают люди в миру, тем больше ему казалось, что его упрекнут в хвастовстве. На самом же деле тот, кто хвастал, был отец настоятель, высокомерно считавший себя свидетелем чуда Божия там, где было всего лишь несчастье. Но и об этом трудно было сказать. И тогда в невыносимой тишине Арн, похоже, решил больше ничего не рассказывать. Сесилия все же попросила его продолжить. Он поднял глаза и встретился с ней взглядом. Словно Пресвятая Дева Мария обращалась к нему, объясняя, как он должен рассказывать и какие слова говорить, чтобы превратить плохое в хорошее.