Выбрать главу

Отец Генрих осторожно поднялся и всмотрелся в изуродованное лицо Сигрид, на котором один глаз настолько заплыл гноем, что его было совсем не видно, а второй был открыт лишь наполовину. Он наклонился и осторожно понюхал язвы, потом задумчиво кивнул и вышел, на ходу засовывая четки в карман.

Снаружи, на камне сидел мальчик. Он уткнулся в землю и даже не обернулся, когда вышел священник.

Отец Генрих остановился в ожидании, пока Арн не начал на него коситься. Тогда он дружески улыбнулся, но в ответ раздалось лишь злобное фырканье, и мальчик снова отвернулся в сторону.

— Ну, mon fils, пойдем со мной, — сказал отец Генрих как можно мягче и, привыкший к тому, что ему всегда повинуются, потянул Арна за руку.

— Ты что, говорить не умеешь, старый хрыч! — зашипел Арн, брыкаясь и вырываясь, когда отец Генрих, который был довольно высоким и крепким, потащил его за собой в монастырь с той же легкостью, с какой он нес бы маленькую корзинку с травами из сада брата Люсьена.

Когда они вошли в крытую галерею у монастырского сада, отец Генрих обнаружил своего собрата из Альвастры на том же месте, где они сидели и размышляли раньше.

Увидев маленького Арна, упрямого и недружелюбного, отец Стефан тут же просиял.

— Ага! — воскликнул он. — Здесь есть... ох, наш jeune oblat. Enfin... теперь не преисполненный благодарности de Dieu, не так ли?

Отец Генрих с улыбкой кивнул и усадил Арна к нему на колени. Стефан без труда увернулся от удара маленького кулачка.

— Держи его как можно дольше, дорогой брат. Мне нужно поговорить с братом Люсьеном относительно лечения, — сказал отец Генрих и вышел в сад, чтобы найти своего монастырского лекаря.

— Ну-ну, не дрегайся, — прошептал отец Стефан Арну, забавляясь.

— Это называется дергаться! А не дрегаться! — зашипел Арн и попробовал освободиться, но, обнаружив, что сильные руки крепко держат его, оставил свои попытки.

— Ну, если ты считаешь, что мой северный язык слишком плох для тебя, то, может, нам лучше говорить на языке, который я знаю лучше, — пробормотал отец Стефан по-латыни, не ожидая ответа.

— Это будет лучше для нас обоих, потому что ты все равно не можешь говорить по-нашему, старый монах, — ответил Арн на том же языке, на котором к нему обратились.

Отец Стефан, приятно удивленный, просиял.

— Думаю, что мы сойдемся, ты, я и отец Генрих, ближе и гораздо скорее, чем ты думаешь, молодой человек, — прошептал отец Стефан на ухо Арну, будто сообщая какую-то важную тайну.

— Я не хочу сидеть целыми днями как раб над скучными старыми книгами, — проворчал Арн, однако уже с меньшей злобой, чем раньше.

— А что бы ты хотел делать? — спросил отец Стефан.

— Я хочу домой, я не хочу быть пленником и рабом, — сказал Арн и, не в силах больше дерзить, снова зарыдал, прислонившись к отцу Стефану, а тот осторожно гладил его по узенькой спине.

* * *

Первый диагноз брата Люсьена, как это часто бывало, оказался правильным. Язвы на лице Сигрид не имели ничего общего с проказой, и лечение быстро возымело положительное действие.

Прежде всего, он отправил нескольких послушников в маленький домик, чтобы они вычистили его, побелили и утеплили стены, несмотря на то что Сигрид была против этого, считая, что в своей низости не заслуживает опрятности и чистоты. Брат Люсьен попытался объяснить ей, что речь идет не об эстетике, а о медицине, но оказалось, что в этом споре они не совсем понимают друг друга.

Лицо Сигрид удалось вылечить, и именно теми средствами, на которые брат Люсьен указал с самого начала, — чистой святой водой, солнцем и свежим воздухом. Напротив, лечение язвы, которая распространялась по руке, не имело успеха, рука все больше распухала и синела. Брат Люсьен пробовал очень сильные, иногда даже опасные средства, но все было бесполезно. В конце концов он понял, что началось заражение крови, явным признаком которого был жар, охвативший бедную женщину.

Брат Люсьен не стал говорить с Сигрид, а объяснил отцу Генриху, что необходимо сделать. Нужно отрезать все больное, отнять руку, иначе зараза скоро доберется до сердца. Если бы речь шла о ком-то из братьев, то надо было бы лишь позвать брата Гильберта с большим топором, но ведь так нельзя поступить с благодетельницей братии госпожой Сигрид?

Отец Генрих согласился с этим. Он должен попытаться как можно более доходчиво объяснить суть дела госпоже Сигрид, но сделает это позже — именно сейчас у него были и другие дела. Тогда брат Люсьен упрекнул его, осторожно и, пожалуй, впервые, ведь времени было мало и речь шла о жизни и смерти.