_______________
* Четырехлетних оленей-самцов.
...Пурга свирепствовала неделю. Вокруг становища намело огромные сугробы.
Как только стих ветер, Агик запряг ездовых оленей и отправился вместе с пушным обозом показывать дорогу к соседнему стойбищу.
В розовато-сумрачном свете нарождавшегося зимнего дня заголубели снеговые дали, взгорбленные холмами. Мелкий голый кустарник, едва торчавший из снега, сменил невысокий ельничек.
Впряженные в нарты отдохнувшие олени с удивительным упорством и живостью выбирались из сугробов. Агик Игалов, сидя в легких беговых кережах*, гикал, свистел, погоняя приученных к быстрой езде животных. За ним следом ехал Савва Лажиев. Прижавшись спиной к тюку шкур, он внимательно всматривался в реденький тундровый лес. Савве напоминал он новоземельскую тундру, где местами тоже росли деревца, но даже в середине лета на них лишь появлялись почки, и никогда не распускались листья.
_______________
* Нартах лапландца.
Совсем еще недавно стихла пурга, а на снегу уже были видны следы только что пробежавших лисиц и росомах. Всего в нескольких шагах от кережи Агика Игалова прошагал бурый медведь. Но староста проводил его восхищенным взглядом и не взялся за ручницу*.
_______________
* Вид огнестрельного оружия.
- Не тронь хозяина! - обернувшись назад, крикнул Агик.
Не проявляя ни беспокойства, ни робости, медведь отошел в сторону от нартового обоза и остановился в ельнике на виду у людей.
Когда сделали остановку за холмом, где снег был неглубок и выпряженные из нарт олени могли доставать из-под него ягель, Савва спросил Агика:
- Почему не убил медведя?
На широкоскулом лице лопина засияла хитроватая улыбка. Он загадочно молчал, обдумывал что-то.
- Старые люди сказывали, у медведя двенадцать силов мужских и десять умов людских, а вреда нам не приносит никакого, - неторопливо произнес Игалов. - Оленя не трогает, людей в тундре не обижает. Зачем стрелять! Худой человек стрелять станет. Добрый - не будет.
Вечерняя заря, широко разлившаяся алым цветом по небосклону, медленно гасла. На заснеженную тундру спускалась долгая ночь. В темно-синем небе одна за другой зажигались далекие звезды. Становилось холоднее. На небе стали появляться многоцветные всполохи. Они делались все шире, вспыхивали ярче.
- Души наших родичей, что вверх поднялись после смерти, с духами злыми не ладят, - сказал Агик, показав рукой на вспыхивавшие в холодном небе диковинные световые столбы. - Все спорят с ними.
Савва удивился этому поверью лопинов, но промолчал из уважения к своему крестовому брату.
На другое утро они увидели множество мышиных следов на снегу и кучками бегающих белых куропаток.
Агик пояснил Савве, что мыши падают на землю из облаков, а куропатки - это летающие рыбы, и есть их можно круглый год.
Неожиданно лесок расступился. Глазу открылась широкая низина с извилистой, окаймленной прибрежными кустами рекой.
Савва издалека заметил торчавшие из воды колья забора для ловли семги. На берегу в беспорядке стояли островерхие вежи, занесенные сугробами. За стойбищем паслось стадо оленей. Сбившись в кучки, они доставали корм из-под снега.
- Дальше укажут дорогу другие, - сказал Агик и поднялся из кережи, чтобы попрощаться с крестовым братом и податными людьми.
6
Норландский наместник ярл Бальтазар Бек прибыл из Рованиеми в Королевскую гавань на берегу Ледовитого моря. На сорокапушечном паруснике "Корона" наместника встретил капитан Якоб Лаппмарк.
Готовый к плаванью корабль стоял прижавшись бортом к заснеженному причалу. На широкой резной корме корабля заметно выделялся заиндевелый золотой лев с разинутой пастью.
Наместник Норланда окинул взглядом верхнюю палубу, матросов, спускавших в погреб двенадцатифунтовые ядра, оглядел мачты с убранными парусами и мысленно прикинул, в какую сумму обошлось все это королю.
В просторной капитанской каюте было тепло. В железной печи мерцали подернутые пеплом догорающие угли. Квадрант, несколько градштоков да набор мореходных карт для плавания - это было, пожалуй, все, что увидел Бальтазар Бек. "Пусто, как у монастырских братьев", - подумал наместник.
- Как только закончите погрузку ядер и провизии, поднимайте якорь, ровным бесстрастным голосом произнес Бальтазар Бек. - Послезавтра выйдет из Рованиеми с отрядом латников ротмистр Клементсон. Надо полагать, "Корона" войдет в Кольскую бухту раньше, чем доберутся латники к стенам московитской крепости. Во время плавания старайтесь быть в видимости берегов. Штурм Колы не начинайте до прихода ротмистра Клементсона. Стойте на якоре за пределами стрельбы крепостных пушек и ждите.
- А если в Кольской бухте стоит иностранное судно: английское либо из Ганзы? - осведомился капитан Лаппмарк.
- Пошлите к ним на борт офицера и предложите покинуть бухту, - сурово произнес наместник. - К воеводе Толстому направьте парламентеров: потребуйте впустить латников в острог без пролития крови. А если воспротивится Кольский воевода, произведите штурм по всем правилам военной науки. В Рованиеми собирается в поход отряд наемных воинов под командой швейцарца Готлиба Кюне. Вместе с ним я прибуду в Колу. Надеюсь, к моему приходу крепость будет в ваших руках, и вы, капитан Лаппмарк, как было угодно королю, вступите в права Кольского наместника.
- Коли будет угодно святой Бригитте, "Корона" не посрамит чести флага, - сказал Лаппмарк.
* * *
В полдень, когда погрузка была закончена и команда отобедала, на "Короне" прозвучала команда:
- На шпиль! Якорь выбирать!
Баковые матросы ринулись к вымбовкам, наваливались на них. И вот уже с капитанского мостика донесся зычный голос Лаппмарка:
- Взять шпиль на пал! Паруса ставить!
Марсовые обезьянами устремились вверх по вантам.
Корабль отошел от берега. Паруса, пузырясь, надувались сильнее и круче забирали ветер.
"Корона" ходко вышла из бухты и взяла курс в открытое море.
Днем корабль шел в видимости берегов. Ночью земля исчезла из виду. Кормчий Эрик Гильдебрант прокладывал путь на меркаторской карте, определял место корабля в море по звездам, сплошь усыпавшим полярное небо.
Море было спокойно. Корабль, слегка кренясь и покачиваясь с носа на корму, упрямо рассекал волны. Мелкие водяные брызги с шипением отрывались от форштевня. Никаких судов навстречу "Короне" не попадалось. Серые морские дали были пустынны.
Когда показался впереди скалистый берег Лапландии, подул порывистый ветер-полуночник. Он налетал сильными шквалами, креня на борт корабль. Разом почернел полыхавший огненными всполохами небосвод на норд-осте. Оттуда несло на "Корону" тяжелую снеговую тучу. Разразилась пурга. Снежные вихри закружились над верхушками мачт. Ветер неистово рванул паруса.
Огромные водяные холмы подкидывали корабль. Временами мачты наклонялись к воде, и казалось, корабль вот-вот опрокинется.
Пурга над морем не прекращалась. "Корону" стремительно несло в неизвестность.
7
Четыреста рослых оленей тянули в темноте груженные оружием и боевыми припасами нарты. В меховых шапках, укутанные до бровей, жались спинами друг к другу замерзшие латники. Нартовый обоз выехал из Рованиеми на севере Свеи и держал путь на Колу.
Развалясь в меховой полости, ротмистр Пер Клементсон дул на озябшие руки и хмуро глядел в темную даль. Он изо всех сил боролся со сном, чтобы не закоченеть на морозе. Накануне похода Клементсон допоздна играл в карты со швейцарским ротмистром Кюне и проиграл ему сто двадцать талеров. Это было полугодовое жалованье, которое выдали Клементсону наперед по контракту за ратный труд в Лапландии и далекой Коле. Пустота и безразличие охватили душу ротмистра. Только успешный поход и военная добыча в завоеванной Коле могли отвлечь его.
Постепенно на востоке стало розоветь небо. Стих ветер, но мороз, казалось, еще больше усилился. Холод проникал под теплую шубу, холодил спину.