Г о р е л о в. Помню.
М а р и н а. Тогда я почувствовала…
Г о р е л о в. Что с тобой, Маринка? (Всматривается.) Озябла? Глаза как звезды…
М а р и н а. Звезды?.. Понять не могу, почему люди связывают со звездами самое дорогое и нежное… Для меня звезды такие далекие, стылые… Как хорошо на земле! К звездам летят в одиночестве…
Г о р е л о в. Не можешь туда лететь?
М а р и н а. Очень хочу… Это самое заветное. Хочу, чтобы попали мы в один космический экипаж, Алеша, и полетели далеко-далеко, не по орбите, а дальше, к солнцу! А если какая-нибудь беда, я бы все (улыбается), даже свой кислород, отдала бы до последнего глотка… Скажи, Алеша, ты кого-нибудь любил?
Г о р е л о в. Нравилась мне одна девушка… Вместе учились, ходил провожать, писал ее портрет.
М а р и н а. Ты что же, рисуешь каждую девушку, которую провожал? Может, у тебя имеется целая картинная галерея?
Г о р е л о в. Что ты, Марина… Помню, после выпускного вечера пошли с ней на Волгу, на старый дебаркадер. Стояли у борта, тихо плескалась вода… Она сказала, что ей хорошо со мной. Я понимал, девушка ждет каких-то слов, а их у меня не было. Я мог приласкать ее, такую искреннюю в своем порыве, совсем еще девчонку, но это был бы обман. По-настоящему я еще никого в жизни…
М а р и н а. Повтори, Алеша…
Г о р е л о в. Я еще никого по-настоящему не любил.
М а р и н а. Полюбишь.
Г о р е л о в. Кого?
М а р и н а. Меня полюбишь! (Убегает.)
Г о р е л о в. Вот и объяснились…
З а н а в е с
Просторный зал, где расположена термобарокамера — небольшое помещение сферической формы. Там, в летном кресле, полулежит Г о р е л о в в скафандре и гермошлеме.
Г о л о с к о н с т р у к т о р а. Это испытание — работа вне космического корабля, при различных температурных режимах — открывает перед вами большие перспективы, Алексей Павлович.
Г о л о с Г о р е л о в а. А если не выдержу?
Г о л о с к о н с т р у к т о р а. На приборы можете вполне положиться. Волнуетесь?
Г о л о с Г о р е л о в а. Есть немного… Все же термобарокамера…
Г о л о с к о н с т р у к т о р а. Запомнили все пять режимов? Будете повторять условия.
Г о л о с Г о р е л о в а. Хорошо.
Г о л о с к о н с т р у к т о р а. Желаю удачи! Начали. Режим номер один.
Г о л о с Г о р е л о в а. Разреженное пространство, заполненное светящимися частицами. Температура до двух тысяч градусов.
Г о л о с к о н с т р у к т о р а. Сорок секунд… тридцать… десять…
Слышится легкий, прозрачный звон, который постепенно усиливается. Возникают яркие вспышки, похожие на свет автогенной сварки, и наконец вся камера в ярком свечении.
Начинаем режим номер два…
Яркий свет померк.
Скафандр не беспокоит? Самочувствие?
Г о л о с Г о р е л о в а. Нормальное.
Камера заполняется красным светом.
Г о л о с к о н с т р у к т о р а. Повторите условия режима номер два.
Г о л о с Г о р е л о в а. Устойчивая температура плюс шестьсот градусов, без кислорода. Внешнее давление тридцать атмосфер. Проверка работоспособности с радиоаппаратурой. (Работает с приборами.)
Г о л о с к о н с т р у к т о р а. Режим номер три! Какое сегодня число?
Г о л о с Г о р е л о в а. Пятое июля. Космический холод. Температура минус двести пятьдесят градусов.
Красный свет в камере дрожит, колеблется и приобретает холодный зеленый оттенок, который становится все гуще и гуще.
Г о л о с к о н с т р у к т о р а. Попробуйте сделать несколько движений.
Горелов встает, медленно движется.
Самочувствие?
Г о л о с Г о р е л о в а. Жарко… Очень… Дыхание…
Г о л о с к о н с т р у к т о р а. Если чувствуете себя плохо, немедленно доложите! Нажмите красную кнопку!
Г о л о с Г о р е л о в а. Докладываю… Чувствую себя… хо… ро… (Падает.)
З а н а в е с
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Комната № 13. За столом Г о р е л о в, пишет.
Г о р е л о в (откладывает бумагу). Прав был Слава Рязанов. В квартире под номером тринадцать тебе ни маршальского жезла, ни пера жар-птицы не заготовлено. Вот и пришла трудная минута. А ты, как самонадеянный божок, утверждал, что никогда в твоей жизни она не наступит. Кому же это я говорил? Милой женщине из далекого Степновска… Интересно, что бы она сейчас сказала? А если ей позвонить? (Набирает номер по телефону.)
Высвечивается лицо А н н а С е р г е е в н ы.
Анна Сергеевна… Не ожидали?
А н н а С е р г е е в н а. Честно, не ожидала. Что это вдруг?.. Как живете, Алексей Павлович?
Г о р е л о в. Плохо, Анна Сергеевна. Я был последним трепачом, когда заявил вам, что в моей жизни никогда не наступит трудная минута. Она наступила, я должен круто все изменить, может, и с голубыми погонами расстаться. Вот какие дела…
А н н а С е р г е е в н а. А ваши слова: «Сильные люди подчиняют себе обстоятельства»?..
Г о р е л о в. Видимо, слова произносить легче, чем им следовать.
А н н а С е р г е е в н а. Я думала, вы мужественный человек… Неужели ошиблась? Зачем позвонили?
Г о р е л о в. Сам не знаю. Показалось, что вы поймете меня…
Входит М а р и н а.
Прежде чем принять решение, хотел услышать ваш голос, Анна Сергеевна.
А н н а С е р г е е в н а. Не спешите принимать решение, Алексей… Павлович. Семь раз, говорят, отмерь — один раз отрежь.
Изображение Анны Сергеевны гаснет. Входят Б ы с т р о в, С е в е р ц е в и Т а р а с е н к о.
Г о р е л о в. Алло, алло! (Бросает трубку.)
Т а р а с е н к о (подходит к столу, взглядывает на бумагу и раскрытую книгу). Привет!
Г о р е л о в. Будем прощаться?
С е в е р ц е в. Вроде того, Алеша.
М а р и н а. Знала я одного парня, он был утвержден для полета, но ему здорово не повезло. Как говорится, счастье было не на его стороне. Перед полетом проводились тренировки, прыгали с парашютом. Однажды его занесло в овраг. При посадке он сломал ногу и треснула ключица. Он прощался с космонавтикой! А мы его убедили: рано. Через полгода начал тренироваться. Вошел в строй.
Г о р е л о в. Везет же людям.
М а р и н а. Повезло? Это только начало… Вновь допустили его к тренировке. Полетели ночью. Штурман рассчитал точку приземления по прошлогодней карте, а за это время дровяной сарай на том месте построили. Прыгнули отлично, ветра не было, а на приземлении… страшное дело… точно на крышу угодил. Думали — всё! Теперь уж окончательно… Он собрался в комок, ударился… Погасил парашют, на землю постарался свалиться боком… Встал — думали, упадет. Пошел… Его на рентген — ни одной трещинки…