Г о р е л о в. Это чудо!
О л е г Д а н и л о в и ч. Хочешь лететь?
Г о р е л о в. Хочу!
О л е г Д а н и л о в и ч. А если не полетишь?
Г о р е л о в. То есть как?
О л е г Д а н и л о в и ч. Да очень просто. Предложение на Государственную комиссию вношу все-таки я.
Г о р е л о в. Буду ждать еще год, два…
О л е г Д а н и л о в и ч. А если и тогда не получится?
Г о р е л о в. Еще буду ждать, сколько потребуется… Потому что это цель моей жизни.
О л е г Д а н и л о в и ч. Не пышно ли сказано?
Г о р е л о в. Нет, Олег Данилович. Я готовлюсь к полету, а не к славе и почестям. Пойду в космос, как в бой…
О л е г Д а н и л о в и ч. Гм… Патетика…
Г о р е л о в. А вы что же, за электронного человека ратуете? Без эмоций и патетики? Я подумал, какой ужас свалился бы на человечество, если бы мы превратились в людей, только напичканных формулами и запрограммированных на определенные действия… Повернул ручку счетно-решающего устройства и узнал — женишься тогда-то и на такой-то, еще р-раз — полетишь туда-то и тогда-то, а в таком-то году родится сын или дочь. В третий раз повернул, и машина сухо и бесстрастно объявит — умрешь тогда-то и будешь захоронен на таком-то кладбище, дети твои проживут до такого-то года и переселятся на Марс… Ерунда все это! Прелесть чудесной, созданной природой конструкции, именуемой человеком, в том, что она живая и все живое ей свойственно, а не чуждо. Чем бы ни была напичкана моя голова, сколько бы в ней ни находилось знаний, я хочу прежде всего жить и чувствовать… Люблю, когда обо мне говорят хорошо, и злюсь, волнуюсь, когда плохо. Болею, когда моему другу тяжко… Наслаждаюсь небом и лесом и ору от радости, когда вытаскиваю из воды какого-нибудь паршивца подлещика… Человек — не долгий пришелец на нашей земле, но и за это короткое время ему многое дано и многое с него надо спросить. А самое главное — механизм аккуратен, точен, исполнителен, но он никогда не заменит человека, ибо человек творец, он в особые минуты принимает решения, на которые не способно ни одно самое совершенное кибернетическое устройство.
О л е г Д а н и л о в и ч. Ого! Да в тебе настоящий эпикуреец живет! Нечто подобное и я говорил в юности. Извиняться за свой трактат не будешь?
Г о р е л о в. Нет.
О л е г Д а н и л о в и ч. Ну, а как же насчет кибернетики и электроники?
Г о р е л о в. Без кибернетики и электроники нам и шага не ступить, Олег Данилович.
О л е г Д а н и л о в и ч. То-то! Лететь боишься?
Г о р е л о в. Есть немного.
О л е г Д а н и л о в и ч. Ну и правильно! Никогда не верю человеку, который говорит, что не испытывает страха. Это или деревяшка, или просто позер. Храбрость — это преодоление трусости, а избавиться от страха совсем невозможно… Знаешь, сколько раз тебе придется преодолевать, побеждать страх в полете, к которому нужно готовиться?
Г о р е л о в. Да, пожалуй, от первой и до последней минуты.
О л е г Д а н и л о в и ч. Верно. Вот, взгляни! (Встает, берет указку, подходит к стене, дергает шнур и раздвигает шторки.)
На чертеже — схема полета.
Сначала в космос выходит «Искра» на околоземную орбиту. Затем стартует «Заря», выходит на орбиту «Искры», производит с ней стыковку и берет на свой борт космонавта-исследователя. Ясно?
Г о р е л о в. Вполне. А дальше?
О л е г Д а н и л о в и ч. «Заря» направляется по сильно вытянутой эллиптической орбите с удалением от Земли в перигее шесть тысяч километров.
Г о р е л о в. А в апогее?
О л е г Д а н и л о в и ч (тычет указкой в обрез чертежа). А в апогее вот такое удаление.
Г о р е л о в. Так это же в несколько раз дальше, чем до Луны… А что с «Искрой»?
О л е г Д а н и л о в и ч. Она будет находиться на околоземной орбите и дожидаться возвращения «Зари». С завтрашнего дня начнете тренировки по особой программе. А сейчас иди и внимательно ознакомься со схемой полета. Ну, рад был познакомиться поближе, Алеша… (Пожимает руку.)
Горелов направляется к выходу.
Да, по пути на космодром можешь заглянуть в Степновск. Я ведь хитрый!
Г о р е л о в. Спасибо, Олег Данилович. (Уходит.)
Пауза.
Г о л о с с е к р е т а р я. Олег Данилович, к вам Светлова.
О л е г Д а н и л о в и ч. Пусть войдет!
Вбегает М а р и н а.
М а р и н а. Горелов летит?
О л е г Д а н и л о в и ч. Горелов, Горелов… Почему именно он должен лететь?
М а р и н а. Папа! Да у нас в отряде…
О л е г Д а н и л о в и ч. Что там у вас в отряде?
М а р и н а. Более достойного кандидата нет.
О л е г Д а н и л о в и ч. Это почему же?
М а р и н а. Умный, смелый, добрый… Знаешь, папа, Алеша мне чем-то напоминает Гагарина…
О л е г Д а н и л о в и ч. Что ты говоришь? Вот, оказывается, каков у нас Горелов. М-да… Послушай, дочка (внимательно смотрит в глаза), уж не влюбилась ли?
М а р и н а. Влюбилась.
О л е г Д а н и л о в и ч. Но он любит другую…
М а р и н а. Я все знаю, папа. И все-таки он мне друг… Понимаешь? Любимый друг.
О л е г Д а н и л о в и ч. В ранней юности найти друга нетрудно, а в зрелые годы уже, увы, трудней… С годами желание любить всякого, кто пришелся тебе по сердцу, с первого взгляда, сменяется разборчивостью, мы становимся зачастую суше, а это уже дар мозга — не сердца… Трудно объяснить, почему так происходит, а жаль! По-моему, чем старше, тем щедрее душой должен быть человек. Он много накопил и должен все сполна отдать людям, а не уносить с собой… Вот, скажем, самолет оставляет за собой длинный пушистый шлейф. Красиво? Да! Но он недолговечен, этот след инверсии. Постепенно он становится пухлым, прозрачным, тает и исчезает… А след человека, когда он ушел из жизни? Выстроенные города, сделанные открытия, написанные книги еще долго служат людям. И пусть они многого не знают о нем: был ли он счастливым на земле или нет, любимым женщиной или отвергнутым, одиноким или обласканным многочисленными друзьями, терпел бедствия или жил в достатке, подвергался несправедливым обидам или провел свои годы в почете и славе, — все это обычно умирает с человеком. Лишь труд — этот след человека — остается нетленным. Что-то я сегодня слишком расфилософствовался, Марина…
М а р и н а. Мы редко видимся, папа.
О л е г Д а н и л о в и ч. Вот что, дочка. Не пора ли тебе выйти из подполья, покончить с конспирацией и объявить, что ты носишь фамилию матери, я твой отец — тот самый вредный, шумный старик, который в недалеком будущем посадит тебя в кабину космического корабля?
М а р и н а. Когда же это произойдет? Я лечу?
О л е г Д а н и л о в и ч. Не спеши, Марина. Пойми, освоение космоса не азартная игра, а долгий трудный путь. Мы его первыми начали, мы его и продолжим спокойно, твердо, последовательно. Поэтому надо уметь ждать. Ну, беги, шустренок! (Целует Марину.)
Марина уходит.
З а н а в е с
Аэродром. Г о р е л о в с легким чемоданчиком в руках встречается с У б и й в о в к о м.
У б и й в о в к. Мей брей! Тот самый капитан! Дывись, дывись, уже майор! Ну, як там королева красоты? Ох и залепила же она тогда пощечину своей королевской ручкой! Як вспомню, зараз в правом ухе звенит.
Г о р е л о в. А в левом как? Не звенит? Она вроде не один, а два раза ручку подняла?
У б и й в о в к (хохочет). Вот женщина! Как живется, как служится? С гантельками больше не шуткуешь?