П а ш и н. Я против.
К р е м н е в. Я тоже против…
П р е с н я к о в. Что?!
К р е м н е в. Положение чрезвычайное, и, извините, товарищ Пресняков, я не могу вам подчиниться…
П р е с н я к о в. Это уж сверх всякого терпения!..
П а ш и н. Не горячись… (Кремневу.) Вызвали директора завода и главного инженера?
К р е м н е в. Сейчас должны прилететь… Их сразу сюда?
П р е с н я к о в. Пусть где-нибудь в зале посидят и посмотрят, что происходит…
З а т е м н е н и е
Высвечивается комната прессы. В е р а, З у б о в и Л о ш а к о в.
В е р а (крутит ручку приемника). Испортился, наверное. Только хрипит.
Л о ш а к о в. Наверное, по служебному каналу с медиками беседуют. (Снимает телефонную трубку, набирает номер.) Это я… Соскучился?.. Нет, напоминаю о своем существовании. У нас небольшая задержка, ничего страшного, но я пока должен быть здесь… Но я-то при чем?.. Это они наверху… Вернется Николай, я ему твое мнение сообщу… Нет, я не издеваюсь, пытаюсь вразумить, что кроме домашних дел есть у меня и работа… Заметки надо писать, а мозги уже высохли. В них только пылесос гудит. Это уже не юмор, а драма… Что?.. (Кладет трубку.) Неужели я когда-то был холостяком?!
З у б о в (держит в руках книгу). Вы только послушайте! Это Жюль Верн написал: «Народы древности почтили особым культом эту девственную богиню…»
Л о ш а к о в (показывает на книгу). Ты это все нам читать будешь?..
З у б о в. Прекрасно сказано: «эту богиню»…
Л о ш а к о в. Но откуда же Жюль Верн нашу Верочку знал?!
В е р а. Мерси.
З у б о в. Это он о Луне пишет… «Если верить мифологии, немейский лев разгуливал по лунным долинам еще до появления своего на Земле, а поэт Азегианакс, цитируемый Плутархом, воспел в своих стихах полные неги очи, прелестный нос и пленительные уста лучезарной Селены». Эх, жаль, не к Луне летим…
Л о ш а к о в. Такую цитатку вставишь — обзавидуются. Ты на верном пути, коллега.
З у б о в. Это даже не о Луне, а о любви…
Л о ш а к о в. Верочка, у меня такое впечатление, что маэстро решил поразить вас… Коллега, не забывай, что газета ждет твой репортаж не о любви, а о космосе.
В е р а. А я уже написала. Правда, конца пока нет. Нужно что-то необычное. Они переходят в станцию и видят… видят…
Л о ш а к о в. Немейского льва, разгуливающего вместе с Плутархом и лучезарной Селеной по лунным долинам…
В е р а. Молодежь надо воспитывать, помогать ей, а не иронизировать.
Л о ш а к о в. Для воспитания Маша, дочка, есть.
В е р а. И все-таки, может быть, посмотрите. Как классик.
Л о ш а к о в. Лесть растапливает сердца, но я, лучезарная, читаю только девятнадцатый век. (Зубову.) Помнишь, герой одного романа всю ночь писал стихи, а утром принес их в редакцию. Стихи оказались недурны…
З у б о в. Так у поэтов бывает…
Л о ш а к о в. Начинались они оригинально: «Я помню чудное мгновенье…» (Вере.) Западет какая-нибудь фраза, а потом выплывет в башке и еще подумаешь, что своя. А вы меня за плагиатора считать будете…
З у б о в. Вера, если я чем-то могу помочь вам…
Л о ш а к о в. Старина, сердечный порыв — это прекрасно, но у тебя нет еще ни строки. Напоминаю, машинка пока свободна. (Вере.) Читайте, Селена, вслух. Лучше со второго абзаца, первый редакторы всегда сокращают…
В е р а. Ну, так же трудно понять…
Л о ш а к о в. Почему? Ведь начало звучит приблизительно так: «Я с волнением слежу, как готовится к старту ракета. Она красива той непередаваемой красотой, которая заставляет так волноваться каждого, кто следит за ее стартом, потому что на ее острие бьются человеческие сердца…» Что-то в этом духе, не так ли?
В е р а (удивленно). Почти… Вы… вы видели, что я писала?
Л о ш а к о в. Лучезарная! Как я уже вам сообщал — сорок семь репортажей о старте. Так я сочинял в первом или во втором… Главное, красиво и, поверьте, абсолютно точно!
В е р а. Дальше я рассказываю о переходе в станцию…
Л о ш а к о в. Люк открывается, экипаж корабля вплывает в свой космический дом, где им предстоит жить и работать…
В е р а. Не надо! Вы читали…
Л о ш а к о в. Я же предупреждал, читаю только девятнадцатый век. Это надежно и неповторимо.
В е р а. Вы ужасный человек!
Л о ш а к о в. Почему же? (С иронией.) Я просто классик…
З а т е м н е н и е
Высвечивается правая площадка, где в с е р у к о в о д и т е л и п о л е т а. Входит К о н с у л ь т а н т п р и п р е с с е. Передает листок Кремневу, Тот мельком смотрит на него и кладет на стол перед Пресняковым.
К р е м н е в. Они уже начали работать…
П р е с н я к о в (читает). «Корреспондент агентства ЮПИ передает из Хьюстона, что в осведомленных кругах НАСА ему сообщили о неполадках на борту русского корабля, запущенного вчера». Вот, пожалуйста, чего стоит ваше спокойствие! И спать их уложили!..
П а ш и н. Ждать — это не значит… (Кудряшовой.) У вас что?
К у д р я ш о в а. Плохо. Если двигатель не включится, мы бессильны. Включится и не взорвется…
П р е с н я к о в. Это ясно.
К у д р я ш о в а. Вам, наверное, да, а мне не совсем… Понятно, что двигатель нормально не сможет работать. Для схода с орбиты нужно сто восемьдесят семь секунд. Тогда они вернутся.
П а ш и н. Дай бог… Дальше…
К у д р я ш о в а. Они могут перейти на неуправляемый спуск. Если меньше ста восьмидесяти семи, то на четырех витках обязательно войдут в атмосферу, но где сядут — неизвестно.
П р е с н я к о в. Вы хотите сказать…
К у д р я ш о в а (перебивает). Да, рассчитать район посадки невозможно. Они могут сесть в Австралии и в Ледовитом океане, в тайге и в джунглях… Гарантирую только одно: если так случится, баллистики постараются все-таки дать район посадки с точностью до тысячи километров.
П р е с н я к о в. А поточнее?
К у д р я ш о в а. И тысяча километров — на это неспособны все вычислительные машины! Только благодаря нашему опыту…
П а ш и н. Спасибо… Надо подготовить обращение к правительствам и народам всех стран, чтобы помогли в поисках космонавтов. Уверен, все откликнутся…
К у д р я ш о в а. Без сомнения. Но при всех вариантах работает экипаж… Ручная ориентация. И беречь топливо всеми силами. Не знаю, справятся ли. Контроль каждой команды, каждой… И цена этому — жизнь…
П р е с н я к о в. Если включится…
К у д р я ш о в а. Мы обязаны рассчитывать на это. Если «нет», мы бессильны.
К р е м н е в. А вы, оказывается, жестоки…
К у д р я ш о в а. Профессия такая. Точная. В математике иначе нельзя… Если белое, то надо говорить «белое», черное — «черное». (Преснякову.) А насчет Кремнева скажу тебе одно: плох тот начальник, который в своих силах не уверен.
П а ш и н (задумчиво). Мне надо с ними поговорить.
К у д р я ш о в а. Честно и открыто. Иначе нельзя.
П р е с н я к о в. Какое решение примем?
П а ш и н. Мы пока никаких решений принимать не имеем права.
З а т е м н е н и е
Высвечиваются Н и к о л а й и В а л е р и й.
Н и к о л а й. Я уснуть не мог… Впрочем, заглядываю в бытовой отсек, а Валерий там сальто крутит. Мальчишка…
В а л е р и й. А мне интересно. Необычное это ощущение — невесомость. Паришь в корабле словно птица. Легко, весело… Может быть, именно в эти минуты я понял, что такое «заболеть космосом». Видел тысячи снимков, десятки фильмов — казалось, представляю космос и Землю. А они совсем другие. Совсем… Земля никогда не повторяется, даже когда летишь над тем же самым местом, что и полтора часа назад… Камчатка вся в белых шапках вулканов. Они как аксакалы… Я никогда там не был. Но если вернусь отсюда, в первый же отпуск на Камчатку!.. (Николаю.) Сюда, командир! Летим над Болгарией, сейчас к Крыму подойдем — он словно голова какого-то животного, фантастического, конечно…