И вот Гарнаев почувствовал, как турболёт вздрогнул и стал подниматься в воздух.
«Теперь опробовать рули! Это главное!» - думал испытатель.
Осторожно он отклонил рули вправо. Аппарат послушался. Потом испытатель сделал разворот, дал турболёту крен. Рули действовали очень эффектно. Но вот на какой-то миг ровный гул двигателя прервался. Он, как говорят авиаторы, «чихнул» - и турболёт куском железа пошёл к земле. Двигатель снова ровно загудел - и полёт продолжался.
«А летать на этой штуке опасно, - подумал Гарнаев. - Если двигатель откажет, то планировать не на чем. Крыльев нет».
Гарнаев провёл испытания нового летательного аппарата до конца.
Долг испытателя
Современное развитие авиационной науки позволяет конструкторам заранее предвидеть поведение нового самолёта в различных режимах полёта и не допустить в своих расчётах грубых ошибок. Но всего предусмотреть невозможно. И каждая опытная машина являет собой как бы уравнение с одним, а иногда и несколькими неизвестными. Решить уравнение, отыскать неизвестные призван лётчик-испытатель. При этом он может попасть в сложное и даже опасное положение.
...Ясным солнечным утром я поднялся в воздух на новом опытном самолёте. Это была поршневая, нескоростная машина, и испытания не сулили каких-либо осложнений. На высоте в четыре тысячи метров я приступил к выполнению задания. Всё шло хорошо, как вдруг из-за приборной доски вылетела искра. Вслед за ней показался язычок пламени. Маленький, не больше огонька ёлочной свечки, он был грозным вестником пожара.
Следовало немедленно принять решение, прибегнуть ли к парашюту или попытаться посадить машину: аэродром был почти подо мной.
Для всякого лётчика-испытателя, попавшего в подобное положение, выбор решения требует большого усилия воли. Инстинкт самосохранения, присущий всему живому, властно требует: спасаться наиболее верным способом - с помощью парашюта. Но долг лётчика-испытателя говорит другое. Ведь если машина погибнет, то причина возникновения пожара останется невыясненной. Вновь построенный самолёт будет иметь скрытый дефект. И кто знает, когда и при каких обстоятельствах он снова даст о себе знать и справится ли тогда с огнём тот лётчик, который будет сидеть за штурвалом самолёта.
Огонь был невелик. Я радировал на аэродром о возникшем пожаре и о том, что иду на посадку.
Перевёл самолёт в крутое пикирование. Земля будто поднялась стеной и помчалась на меня. Я выровнял машину на небольшой высоте, с ходу повёл её на посадку и... пожалел, что не прибегнул к парашюту. Пожар разгорался удивительно быстро. Золотистые ручейки пламени побежали вдоль стенки кабины к пилотскому креслу, стекли на пол и слились вместе. Я был в кислородной маске, дым и гарь не затрудняли дыхания. Но комбинезон затлелся, и я почувствовал нарастающий жар. Пламя подобралось к бензопроводу - это было уже смертельно опасно.
Катастрофа могла произойти в любое мгновение. На ожидании её сосредоточилось всё моё существо. Мне казалось, что секунды тянутся бесконечно, а самолёт почти неподвижно висит в воздухе и никогда не приземлится. Но я чётко пилотировал машину, ясно видел землю, правильно определял расстояние.
Если бы в тот момент меня увидел посторонний человек, то, вероятно, подумал бы, что я совсем не боюсь и не волнуюсь. Это, конечно, далеко не так. Просто лётчик-испытатель привыкает преодолевать страх, не даёт ему воли, сохраняет хладнокровие, а движения при пилотировании от многолетней практики становятся автоматическими.
Наконец колёса самолёта касаются земли, и он катится по ровному полю аэродрома. Теперь машина будет сохранена, если, конечно, не взорвутся баки. Я вижу, как к месту посадки мчатся пожарный и санитарный автомобили, бегут люди. Делаю движение, чтобы сбросить с кабины фонарь. Скажу, кстати, что это всегда хочется сделать сразу, как только увидишь огонь: хочется убедиться, что фонарь не заклинило, что путь к спасению открыт. Но при этом пламя мгновенно разгорается, и сбрасывать фонарь можно только для того, чтобы покинуть кабину.
Именно это я и хотел сделать, хотя самолёт ещё катился со скоростью тридцать-сорок километров в час. Мои нервы более не выдерживают. До полной остановки пройдёт ещё десять-пятнадцать секунд, и каждая из них может оказаться роковой. Я сбрасываю фонарь, поспешно выбираюсь из кабины и падаю на землю.
Мой риск оказался не напрасным. Машина не взорвалась, пожар успели потушить. Инженеры установили причину аварии. Выяснилось, что один из выхлопных патрубков мотора находился слишком близко от фюзеляжа. Раскалившись, патрубок прожёг его и вызвал пожар. Этот конструктивный дефект был устранён, и самолёт успешно прошёл испытания.