Наконец раненых принесли и бережно поместили в кабину. Я снял свой парашют и отдал его Косте Сидякину. Раненые должны были знать, что пилот не покинет их в критическую минуту, что он разделит их судьбу до конца. Потом я занял своё место и взялся за штурвал.
Картину этого ночного взлёта с партизанского аэродрома я не забуду никогда. Прямо перед собой я видел хвостовое оперение самолёта-буксировщика. В багровом свете стартовых костров его вращающиеся винты были как два больших красноватых диска. Возле левого крыла планера стояли Костя Сидякин и несколько партизанских командиров с выражением напряжённого ожидания на лицах. За ними - тёмные фигуры бойцов, едва освещаемые кострами.
«Прямо-таки кадр из приключенческого фильма», - мелькнула мысль. Желютов дал моторам полный газ, и я уже ни о чём не думал, кроме взлёта. Он мог быть удачным, только если мы наберём достаточную скорость до конца короткой взлётной полосы. Границей ей были воронки от бомб.
Я напряжённо следил за буксировщиком. Казалось, он двигался чересчур медленно. Мысленно я представлял себе расстояние, которое оставалось до разбега. Оно уменьшается быстрее, чем нарастает скорость. Конец аэродрома. Желютов, а вместе с ним и я отрываем машины от земли. Вижу, как его самолёт на какую-то долю секунды зависает в воздухе, готовый рухнуть на землю, но потом, словно передумав, начинает набирать высоту. Взлёт прошёл благополучно. Я облегчённо вздохнул и почувствовал, как из-под шлема по лицу катятся холодные капельки пота.
При ночном полёте на коротком тросе пилотировать планер довольно сложно. Но перед войной, работая в Центральном аэроклубе, мне удалось накопить достаточный опыт подобных полётов. Я летал на коротком тросе в облаках и теперь чувствовал себя за штурвалом вполне уверенно. Но это ещё не гарантировало спасения раненых партизан. Мне могли помешать истребители противника, зенитный огонь при переходе через линию фронта. Ведь самолёт и планер, связанные столь близко, были очень неманёвренны и потому легко уязвимы. Могли произойти и сотни других случайностей.
«А вдруг оборвётся трос?» - подумал я.
Такое случилось с нашим планеристом Анискиным, который вёз партизанам взрывчатку. Анискин благополучно приземлился невдалеке от какой-то деревни. Пользуясь темнотой, он подошёл незамеченным к крайней избе, узнал, что в деревне есть немцы. Тогда Анискин возвратился к своему планеру, взорвал его, а сам ушёл к партизанам. Но ведь Анискин вёз взрывчатку, а у меня на борту тяжелораненые. Мне с ними к партизанам не добраться.
К счастью, всё обошлось благополучно. Немецких истребителей мы не встретили и линию фронта перешли незамеченными. Затруднение возникло внезапно, когда мы были уже над своей территорией, приближаясь к Старой Торопе. Здесь нас никто не ждал. Ночного старта не выложили. К счастью, ночь была лунная. Мы нашли аэродром и благополучно сели. Оказалось, что перед самым нашим прилётом аэродром бомбила немецкая авиация.
Раненых партизан из планера погрузили в санитарную машину и отвезли в госпиталь, прямо на операционный стол. Лётчик Желютов и я за выполнение этого полёта были награждены орденами.
Катастрофа
Победоносно закончилась Великая Отечественная война, и все мы на аэродроме ходили переполненные радостью, приветствуя долгожданный мир. И вот кто-то, я не помню сейчас, кто именно, сказал:
- А ведь для нас, лётчиков-испытателей, война продолжается.
Он подразумевал войну со стихией, за прогресс авиации, за безопасность полётов. И в этой войне бывают раненые, бывают и невозместимые потери - человеческие жизни.
...17 мая 1945 года. Я закончил сложный испытательный полёт, зарулил на стоянку и встретил здесь своего друга, лётчика-испытателя Валентина Хапова, который прилетел из Берлина. Мы обнялись и только собрались отправиться в столовую вместе пообедать, как ко мне подошёл инженер и передал приказание начальства сделать ещё один полёт: проверить прочность серийного истребителя[7], присланного с завода.
Я взял парашют и сказал Хапову:
- Подожди меня в столовой. Минут через тридцать-сорок приду.
- Ладно, - ответил он. - У меня для тебя припасена бутылка хорошего вина довоенного розлива.