Но те решили дать бой.
И значило это только одно.
- Кто же? – прошептал старый воин, глядя на опускающееся солнце. – Кто решил помочь вам, отрыжка бездны?
Он покачал головой, не в силах сдержать нахлынувшие чувства.
Риманн устал. Устал столь сильно, что иногда сам удивлялся - как ещё носит сию тяжесть на плечах? Как она не придавила его к земле грузом вины и ответственности?
- Наверное, такова моя кара за грехи, - прошептал он. – Увидеть, как мир вспыхнет вновь.
Очень скоро он ощутит безумие демонов и мерзость народа моря. Или, кто знает, быть может, что и ярость порождений Лесного Царя? Кто примкнёт свои стяги к полкам южан, когда те в безумии своём перейдут через реку, дабы жечь, пытать и порабощать?
Паладин ещё раз вздохнул, и слабость исчезла из его взора. Он не мог видеть себя в зеркале, но знал – в зрачках его сверкают молнии.
- Неважно. Пусть приходят хоть все. Я уничтожу их, а Эйри выстоит. Так было, так есть и так будет.
Эпилог
Он был стар даже по меркам демонов.
Он видел рассвет жизни и её закат на сотнях разных планет.
Он испробовал всё.
Он всё потерял.
И сейчас он коротал вечность в посредственном мирке, в который занесла нелегкая пару сотен местных лет назад. Жалкие колдунишки попытались набросить на него узду, как на слабых детишек и глупцов вроде Судий с Пожирателями.
Но с ним у них ничего не вышло. Впрочем, людишки и сами не знали этого, а он не стремился особо распространяться. Он жаждал насладиться новым представлением и, когда антракт затянулся, силой запустил второй акт.
Увы, но тот оказался и последним. Гибнущий мир не выдержал новой войны, погрузившись в пучину варварства и отчаяния, а сам он получил тяжелейшую рану, оправиться от которой не вышло до сих пор.
Чернь просто не способна понять душу художника!
Неблагодарные жалкие букашки!
Но он выжил. Затаился. Копил силы, укрывшись в тени духа, облюбовавшего себе один лесок. И, когда временный сосед начал что-то подозревать, пришлось выбросить его в Ничто.
Но – такова боль поэта! – силы, так и не восстановленные, подвели, и пришлось отходить ко сну.
И, какая удача! Он пробудился как раз под конец очередного антракта!
Вот-вот набатом ударит третий звонок, и полог откинется, открывая благодарному зрителю третий – заключительный – акт этой восхитительной трагедии.
И на сей раз он ни в коем случае не станет подниматься на подмостки и участвовать в спектакле. О нет! Он будет наблюдать из партера.
И главное сейчас – найти интересных актёров.
Он прикрыл глаза, и перед внутренним взором появилась большая карта континента, на которой сиротливо горела одна небольшая алая точка.
- Сколь интересный экземпляр мне попался, - он ухмыльнулся и прикрыл глаза в наслаждении предвкушения.
Глупцы думали, что ему нужен разум смертного… Ха! Жалкие, ограниченные посредственности. Даже тот юный Судия. Впрочем, скучные блюстители закона никогда не умели получать радость от утончённых развлечений, подходящих лишь для самых интеллектуально одаренных существ вселенной. Им бы лишь карать за грехи да нести справедливость так, как её понимают демоны.
За сотни тысяч лет они так и не осознали, что вся вселенная – это один большой театр, и ты будешь либо актером в нём, либо зрителем.
Он плотоядно усмехнулся.
Что ж, первый есть. Осталось найти еще несколько многообещающих актеров и оставить им маленькие сувениры, как этому экзекутору, только-только начавшему свое восхождение.
- Надеюсь, ружьё, что я повесил на стену, приятно тебя удивит, смертный, а ты, в свою очередь, приятно удивишь меня, - проговорил он. – Мы ещё потолкуем чуть погодя, ну а теперь… Время найти себе ещё пару игрушек.
Его взор обратился к смертному неподалёку. Поделившись с ним капелькой силы, можно было рассчитывать на появление ещё одного отличного актёра. А раз так, то проявим же милосердие. Во славу искусства!
***
Нуада застонал.
Болел раненый бок, болела обожжённая нога, болело измученное тело. Очень хотелось застонать, завыть аки зверь, но нельзя: королевские псы снуют по лесам, выискивая недобитков.
От дикой несправедливости на глазах навернулись слезы.
Чем они это заслужили? Тем, что заступились за парнишку, что поднял руку на обнаглевшего дворянчика? А почему? Хлебопашцы и охотники Сиафа издревле считались свободными людьми, так за что же их начали крепостить? Год от года вводились новые налоги и повинности, а благородные вели себя всё наглее и наглее.