Я встал за камнем и положил на него оба разрядника. Ни прицельных планок нормальных, ничего… Кольца вместо спусковых крючков, и надо продеть туда пальцы. Знать бы, как ибогалы так метко стреляют из этих самопалов? Стадо снова летело на нас, и мне подумалось, что целиться не придётся. Подпустить поближе, и…
Когда они приблизились, то сложили крылья и сомкнулись, — так всем не терпелось добраться до нас. Вот и вожак… Ну, теперь-то я тебя не упущу! Привык выпускать вперёд своих кляч… И я подстрелил его, когда он уже готовился свернуть. Пегас грохнулся на землю, проехал по ней и угодил прямо под копыта не успевшего раздаться в стороны стада.
После этого я потянул за спусковые кольца обоих разрядников сразу, и больше не отпускал. Сверкающие шары били и били в живые тела и уже мёртвые. Впереди выросла шевелящаяся гора опалённого умирающего мяса, во все стороны летели искры и клочки перепончатых крыльев. Три или четыре кобылы перемахнули через эту груду, и одну я застрелил в прыжке. Другая скакнула через наше укрытие, едва не снеся мне копытами голову. Остальные повернули налево, к скалам. Оттуда по ним хлестнула длинная очередь, и я сразу узнал голос ручного пулемёта Бобела.
— У-у-у-у!.. — восторженно взвыл Тотигай, не в силах по-другому выразить радость от услышанного.
Я пихнул его коленом под зад, толкнув вперёд, и выскочил из-за камней, считая, что расслабляться рано. Над нашими головами — казалось, руку протяни — вращалась чёрно-коричневая воронка. Толстенный крутящийся столб воздуха, песка и камней упирался в землю совсем рядом с нами, поднимая вокруг себя тучи пыли, отбрасывая прочь всё, что не сумел в себя втянуть. Пятясь задом, чтобы держать в поле зрения уцелевших пегасов, мы добрались до крайней из скал и нос к носу столкнулись с Бобелом.
— Я запишу твой пулемёт на магнитофон и стану включать себе на ночь вместо колыбельной, — пообещал я. — В жизни не слышал ничего более успокаивающего.
— Так ведь теперь нет магнитофонов, — рассудительно сказал Бобел. — То есть они не работают. И никогда больше не будут.
— Меня это не печалит, — сказал я. — Нас тоже скоро не будет.
— Почему? — удивился Бобел.
— Потому, что нас унесёт, дубина. Здесь же держаться не за что. Ты-то зачем сюда припёрся? Ждал бы у пирамиды, как договаривались, и нечего было проявлять инициативу.
— Так вот же она, пирамида! — ответил Бобел, тыкая через плечо пальцем, по толщине и размеру соответствующим средних размеров сардельке. — Я заметил вас со скалы и сначала не понял, чего вы так торопитесь. Потом увидел стадо.
Я оглянулся, и теперь, с нового места, увидел медленно вращающийся, призрачный шар Калейдоскопа миров. С него стекали такие же призрачные, извивающиеся ленты, и ползли вниз, исчезая за склоном холма. Самой пирамиды видно не было, но я разглядел голову стоявшего перед ней рувима сквозь висевшую над мехраном красно-серую хмарь. Выходит, мы с Тотигаем проглядели в этой мгле ориентир и подошли к месту встречи ближе, чем думали.
— Так что я не слишком рисковал, Элф, — сказал Бобел. — Ты же знаешь, что рувим не позволит Калейдоскопу всосать смерч. Иначе весь мусор из него могло бы выбросить отсюда в другой мир, верно? — Он говорил извиняющимся тоном, как человек, которому приходится напоминать внезапно поглупевшему приятелю очевидные вещи. — Скорее всего, рувим завернёт хекату ещё до того места, где вы сцепились с пегасами. Так что за свой рюкзак тоже можешь не беспокоиться.
Я взглянул на воронку. Порывы ветра были уже столь сильны, что едва не сбивали с ног, но Бобел оказался прав: смерч внезапно остановился. Его слегка сплющило, точно он столкнулся со стеклянной стеной, затем воронка изогнулась, свернула в сторону и двинулась под острым углом к своему первоначальному пути.
Я с уважением оглядел могучую фигуру Бобела. Я и сам покрупнее обычного рослого и здорового парня, но Бобел — это просто настоящая выставка мускулов. И мозги у него в последнее время работают всё лучше и лучше — не сравнить с теми временами, когда мы с Орексом только что вытащили его из уничтоженной крепости яйцеголовых. Он, оказывается, и не думал безрассудно рисковать жизнью, выходя навстречу хекату.
— Если б магнитофоны ещё работали, я непременно записал бы твой пулемёт, — сказал я ему. — А также и эту твою лекцию. Быть может, прослушанная тысячу раз, она отучила бы меня пропускать ориентиры.
Бобел и бровью не повёл. Хороший он парень, но начисто лишён чувства юмора, как и все орки. Вместо того, чтобы порадоваться нашему спасению, в которое он внёс весомый вклад, Бобел уже примеривался, как вернее расстрелять маячивших тут и там пегасов из рассеянного стада.