Я запихнул в свою память две-три приметные местные черточки, запахи из харчевен, цвет домов, высоту деревьев и марки автомашин. И направился назад, весь поглощенный приобретенными знаниями, все по тому же прямому как стрела шоссе.
Перед отелем стояли два магазинчика, где продавалось все то же, что и в городе, но с расчетом на более тугие кошельки. Как раз подъехал автобус с грязными стеклами, измотанными пассажирами, чемоданами в багажнике, которые нужно разнести по номерам, и всякими проблемами, неизбежными при каждом прибытии. По виду что-то в роде экспресс-тура «Весь Магриб за неделю», потому что каждый хотел заполучить сувениры перед тем, как отправиться спать, и все галдели, что завтра утром лавочки окажутся закрытыми. Девица-гид обещала им, что нет, но ее никто не слушал. К тому же они все поголовно желали пойти в тот магазинчик, что справа, поскольку там сумки «Виттон» продаются дешевле и притом со скидкой; напрасно сопровождающая девица твердила, что, поскольку они на попечении фирмы «Марокко-тур», им продадут за ту же цену в левой лавчонке, — они все бросились в правую, чтобы обделать свои делишки в обход «Марокко-тур», где, понятно, только и норовят погреть руки за их счет.
Тут прибыл автобус другой фирмы — «Оазис-трэвел», у которой был контракт с правым магазином; люди из «Оазиса» стали исходить пеной, решив, что те, первые, расхватают их сумки. Их гид вступил в переговоры с девицей от «Марокко», пытавшейся вытурить своих подопечных из магазина направо, божась, что в другом такие же сумки за такую же цену, но те не желали ничего знать и кричали, что они — свободные люди, протряслись на собственных задницах добрых шесть сотен километров, а потому и не подумают слушаться чьих бы то ни было приказов, а что до этих из «Оазиса», так они могут и подождать своей очереди.
Видя, что девица-гид начинает психовать, они образовали две группы сопротивления: первая вопила нечленораздельное «Гы-ы-ы-ы-ы-ы-ы!» , а вторая скандировала, словно на демонстрации: «Ги-да до-лой! Ги-да до-лой!» И тут у нее вовсе сдали нервишки, она как заорет:
— Да имела я вас всех с прибором!
Надо же! Я тотчас сказал самому себе: вот была бы хорошая женушка для Жан-Пьера. Лет двадцати на вид, в джинсах с латками на довольно круглом и приятном на взгляд заду, в тенниске от «Марокко-тур», откуда выглядывал пляжный лифчик того же цвета, грудки ничего себе, волосы кое-как обрезаны, грязные от пота и пыли, скорее всего натурального льняного цвета (впрочем, под неоновыми огнями все естественное выглядит поддельным), солнечные очки торчат в волосах прямо на макушке.
— Эй вы, банда извращенцев, покупайте где угодно ваши дерьмовые шмотки и уматывайте восвояси! Мне обрыдли ваши морды, вы все равно не видите ничего красивого, сколько ни старайся, а только пялитесь, как бараны, осиновые поленья, тыквы огородные! И с вашим занюханным автобусом разбирайтесь сами, а с меня довольно!
И она бросилась в отель под радостные восклицания туристов из «Оазис-трэвел», довольных, что людей из «Марокко-тур» так приложили, и щелкавших фотоаппаратами, целясь в ошарашенные физиономии соперников (на память об Агадире, будет о чем порассказать!), в то время как женщины из «Марокко» орали, требуя уполномоченного от компании, какой-то тугоухий тип все еще продолжал скандировать: «Ги-да до-лой!», а кое-кто под шумок умыкал целые упаковки сумок «Виттон» по полтора десятка штук в каждой.
Девицу-гида я обнаружил в гостиничном баре с белеными стенами, расписанном «под минарет», с гигантскими опахалами и плетеными табуретами. Она заказала виски и, усевшись бочком на табурет, уперев локти в стойку, одним глотком опорожнила стакан. Я подсел рядом и велел гарсону повторить для нее виски и налить мне кока-колы. Она ничего не сказала, даже не повернула головы. Ладонями она зажимала уши, чтобы не слышать постороннего шума, у нее был длинный, чуть вздернутый носик, крутой лоб и тонкие губы. Не слишком обходительна, за это можно ручаться, но свое дело знает круто. О моем существовании она заподозрила, когда перед ней появился полный стакан, а я сказал бармену, что это мое виски. Она отодвинула виски в мою сторону, но я прибавил, что меня плохо поняли: виски ей, а плачу я — вот что я имел в виду. А затем я стал шарить в карманах и обнаружил, что не имею при себе ни монеты. Она понаблюдала за моими телодвижениями и посоветовала оставить попытки выучить французский.
— Барака Алла фик! — с этими словами она подняла стакан. — Тех чурбанов я послала, так что же мне теперь делать?
Она спрашивала это у змеи, обвившейся вокруг пальмы, вытатуированной на ее предплечье. Потом заплатила за два виски, мою кока-колу и ушла.
Я нагнал ее в холле, чтобы узнать, свободна ли она. И снова я выразился так, что меня не поняли: она презрительно оглядела меня с ног до головы и спросила, неужто я мог принять ее за шлюху. А, значит, нет? Тогда чао! Я был задет и уточнил:
— Да я не о том.
— Ну и отстань.
— Я, конечно, люблю девушек, но это вовсе не причина, чтобы из меня вить веревки. И потом я — не от фирмы «Марокко». Вот что я ей сказал, крепко взяв ее за локти и развернув лицом к себе. И уточнил, что мой друг и я, мы нуждаемся в гиде, притом мы отнюдь не бараны, сумки «Виттон» нас не интересуют вовсе, мы — путешествующие писатели, направляемся в сторону Высокого Атласа, имеем средства оплатить машину и персонального проводника, я выбрал ее, так каков ее тариф? Конечно, если она не предпочитает вернуться к толпе, которая не прочь ее линчевать. И вправду шум за дверьми нарастал: только что в холл принесли двух сильно помятых женщин, по всей видимости, подравшихся во время перепалки между автобусами, и управляющий отеля уже спешил туда выяснять, что стряслось.
— У тебя какой номер? — спросила девица.
Я не смог вспомнить и спросил у дежурного; тот поглядел в книгу записей и положил передо мной ключ. Она тотчас зажала его в кулачок и направилась к лифту. Ее наглость меня несколько обескуражила, но я послушно потопал следом. Дверь лифта захлопнулась за нами как раз тогда, когда раздались чьи-то разъяренные голоса, вопрошавшие, куда подевалась гид фирмы «Марокко-тур».
Пока лифт поднимался, мы стояли неподвижно и смотрели в разные стороны. На пятом этаже она осведомилась, не стеснит ли меня, если я дам ей приют на ночь. Я ответил, что нет. На это она заметила, что в таком случае я мог бы выказать больше энтузиазма.
Телефон зазвонил, едва я переступил порог своей комнаты. Управляющий гостиницы желал поговорить с гидом. Я сообщил ему, что это невозможно: девушка реквизирована представителем французского правительства для выполнения официальной миссии; все детали будут ему сообщены утром господином Шнейдером, гуманитарным атташе, у которого на руках охранная грамота самого короля Хусейна, а теперь совсем не время нас беспокоить. Я бросил трубку, не дослушав его, и подобное нахальство меня самого удивило. Потрясающе, как это быстро приходит — уверенность в себе. Стоит только получить хоть немного власти.
— Хусейн, господин литератор, это в Иордании. А здешнего короля зовут Хасан. Тем не менее спасибо.
Ее голос был мягок, она чуть насмешливо тянула слова. Когда она начала стаскивать с себя тенниску, я сказал, что это необязательно, потому что у меня есть своя гордость. Я вполне мог оставить ее здесь, не затаскивая в кровать, и к тому же я уже предупреждал, что отнюдь не считаю ее потаскухой. Она снова натянула тенниску, и я опять, похоже, попал впросак. «Да нет, все в порядке», — пробормотал я. Уж в который раз я, наверное, не так выразился. Она ответила довольно резко, что ей начхать на собственное тело, она никогда ничего не чувствует, так что я могу им располагать, если мне хочется попытать удачи, ведь все парни немного сдвинуты на женщинах, которые не получают удовольствия, и лезут из кожи, словно боятся упустить большой куш. Как можно достойнее я отвечал, что, прежде всего, я обручен, даже если… впрочем, в конце концов, это мои проблемы… и потом, не моя вина, что она такая, а говорить со мной можно бы и в другом тоне. Она извинилась и сослалась на то, что слишком вздрючена. Я заметил, что нервы есть и у меня. Тут она снова стянула свою майку со словами, что, по меньшей мере, это нас успокоит, а с таким доводом согласился и я.