В дороге, устроившись на заднем сидении экипажа, я, честно говоря, не столько думал о сказанном мне отцом про "дело Океана", сколько пытался увязать свою предстоящую рутинную работу с этими предостережениями. По мне задача выглядела довольно просто. Прибыть в земли Ордена, получить сопровождение. Пробраться через перевалы к пострадавшим районам и уже на месте выяснить, кто виноват в том, что трагедия не была предотвращена. Отец говорил о том, что меня должны были включить в столичную группу следователей, но он не знал кода моего задания. Это было задание для одиночки. Код инспекторской проверки. Почему для этой операции выбрали меня, а не одного из столичных жандармов я не думал и даже не хотел думать. Управление часто, согласно традициям, поручало молодым сотрудникам с периферии довольно важные дела. Не столько, чтобы помогать им взбираться по служебной лестницы, сколько для поддержания должного уровня во всех управлениях, а не только в столичном. В этом был свой рационализм. Мы из провинциальных управлений чувствовали, что нужны империи. Империя четко ощущала слабые участки провинции, если кто-то не справлялся со своим заданием. Вслед за наказанием нерадивому сотруднику обычно шла встряска и натаскивание всего управления, в котором он работал. Так что любое задание выездного характера было делом ответственным за невыполнение, которого могли пострадать твои товарищи. Эта ответственность на молодых жандармов действовала угнетающе, но я, честно говоря, к ней привык и не особо нервничал. Даже, если я провалю задание, у меня был довольно хороший послужной список, чтобы надеяться, если не на прощение, то на смягчение наказания. Когда я только закончил академию и от любого дела меня охватывал мандраж, я часто спрашивал отца, почему так: почему мы работаем всегда под угрозой расправы. Ведь это вредит делу. Заставляет сотрудников отвлекаться и бояться делать рискованные шаги. Отец тогда усмехнулся и сказал:
- Ты задаешь те же вопросы, которые задавал в твоем возрасте я. Мне на них когда-то ответил сам Боевой Зверь. Степень ответственности человека, определяется степенью наказания за несделанную работу. Мы не дворники. Мы не рыбаки или охотники. Мы элита. И требования к нам очень жесткие, если мы хотим оставаться элитой и иметь все, что имеем. Нам не надо специально рисковать, нам надо просто хорошо делать свою работу. Если в нашей работе прописан риск, это должен быть настолько оправданный риск, чтобы вопросов ни у кого не возникало, почему ты решился на него. Относись к своей работе, как к рутине. Как к обычному каждодневному труду рабочего на заводе. Только вместо деталей в твоих руках - карандаш, бумага… иногда оружие. И не жалей людей. Тебя никто не пожалеет. А твоя жалость к ним будет мешать Делу. Люди это та же рутинная часть твоей работы. Не относись к людям по-другому. Они лишь твои инструменты для извлечении истины. Правда и жестокость ты не имеешь права проявлять к невиновному. А потому ровное, отстраненное отношение. Это не человек, это прибор перед тобой, через который ты найдешь искомое. И прибор, который нельзя повредить. Вот чтобы ты понимал степень ответственности ты и работаешь только под страхом наказания. Не нравится - уходи. Попытайся другими способами получить от жизни то, что дает тебе империя за службу.
Я часто думал о таком отношении к людям и не мог поверить что сам отец не испытывал человеческих чувств к тем с кем ему приходилось работать. Только спустя несколько лет после академии я подстроился под систему, и смог уже отстраненно допрашивать и губернаторов, и мелких воришек из доков. Причем относясь к ним одинакового холодно. Страх в людях при таком отношении превышал даже тот, что мы испытывали перед главным управлением жандармерии. Им казалось, что все уже решено. Что остались лишь формальности для утверждения приговора. Причем так себя чувствовали даже невиновные. Без особых трудов мне удавалось распутывать сложные дела с таким подходом. Отец это называл "брать дела седалищем". Когда ты опрашиваешь сотни людей, или тысячи, как с делами о восстании дикарей, оставаясь отстраненным и не позволяя замыливаться взору ты находишь цепочки и ниточки ведущие к преступнику или преступникам. Бывает, конечно, и просто везение. Отчего-то в народе упорно ходит мнение, что девять из десяти преступлений в наше время раскрывается случайно. Никто их не разубеждает. Описывать, как такие, как я, долго и скрупулезно собирают информацию от помощников и опрашиваемых, чтобы быть уверенным - неблагодарное занятие.
Вот и в предстоящей мне поездке я должен был просто собирать и анализировать информацию. Ничего больше, но это было самым важным. Смотреть и главное видеть.
Я уже опаздывал на поезд и думал, что придется в моем экипаже добираться до следующей остановки экспресса. Но я успел. Стюард ничем не выдал своего волнения по поводу того, что в свое купе я вскочил, когда уже поезд тронулся, а мой модный чемодан в него закинули, когда тот набирал скорость. Стюард вежливо поприветствовал меня, осведомился, что мне подавать на ужин через пятнадцать минут и только после этого закрыл внешнюю дверь, в которую уже задувал с воем воздух. От ужина я, понятно, отказался, так как поел дома и стюард удалился в укрытый коридор, что тянулся вдоль всего вагона и в который пассажиры выходили пообщаться с друг-другом или просто провести время, рассматривая картины, что были в изобилии развешаны на стенах. Я нередко катался в вагонах этого класса. Мне нравилось не только ощущение самого путешествия, но и то обстоятельство что обычно мне везло с попутчиками. И в тот раз я надеялся, что в вагоне окажется не мало достойных людей для знакомства. Я как положено моему сану сначала привел себя в порядок, умылся, переодел сорочку и только после этого вышел в коридор представиться обществу, что будет сопровождать меня в двухдневном моем путешествии на север.
Пассажиры попались, откровенно говоря, более мелкого пошиба, чем я ожидал от вагона первого класса, в котором каждая комната имела выход на улицу и была рассчитана на одного максимум двух пассажиров. Из всех присутствовавших в коридоре я знал только одного. Владелец рудника и небольшого сталелитейного заводика. Мы вежливо поздоровались, и он по моей просьбе представил меня всем остальным. Из всех мне представленных только несколько отчетливо отразились в памяти. Остальные прошли некими серыми фигурами для моего озабоченного заданием мозга. С нами в вагоне ехали два офицера с гвардейского корабля. Они сели значительно раньше и чувствовали себя хозяевами, ведущими прием. Блистали в мундирах, откровенно флиртуя с миловидными девушками - воспитанницами или дочерьми, мне это неизвестно, строгой женщины представленной мне вдовой управляющего одного из поселков, кстати, в моей области. Узнав о моем положении, особенно то что, так или иначе, я имею влияние на нового управляющего, женщина попыталась поведать мне в каких отвратительных условиях им приходится жить после смерти ее мужа. Она направлялась в столицу с жалобой и мольбами к управляющему землями Лагги, с надеждой, что тот изменит сие плачевное положение. И как я понял для более страстного обращения она везла своих… да не помню я кто они… воспитанниц наверное… я краем уха слушал ее и даже кивал. Делал внимательное лицо, но был откровенно рад, когда меня отозвал в сторону один из офицеров, извинившись перед вдовой. Подмигнув мне, офицер еще шире улыбнулся, когда я сделал вздох облегчения. Как понял, я не первый кто слушал эту душещипательную историю. Правда, я не стал бы выражаться в тех тонах, которые позволил себе офицер.
- Вогнала мужа в гроб, теперь хочет и остальным жизнь испортить. - Заявил офицер, на что я смущенно ответил.
- Отчего ж… у нее горе, да еще и жизнь так немилосердна к ней.
- Я знал ее мужа. Прошу прощения - мужик-мужиком, простецкий на вид такой, но ума палата - хозяйственник, поднял из ничего торговлю у себя. Но подкаблучник жуткий… Но мы отвлеклись. Я попросил бы вас посетить нашу с моим другом каюту ближе к ночи. Мы собираемся скоротать время за игрой. Угощение за наш счет. К нам так же присоединятся господин Кронг - портовый управляющий Ристы и господин Ортанг - офицер дорожного патруля. Но предупреждаю, мы играем на деньги хотя по вашим меркам, наверное, не столь большие. - Он расплылся в улыбке, понимая, что льстит мне. Я принял лесть и приглашение, и обещал быть.