— Знаешь, буратина, — тяжело произнесла она, — твой старший брат был дурак. И ты в него. Такая же дура.
Чего церемониться? Ведь это же просто деревяшки.
Буратина опустила голову. Из её глупых глаз вытекли две горючие слезы и прожгли на раскрашенных щеках полоски. Дерево задымилось.
Зрелище ложного раскаяния вызвало у педагога ещё больший приступ отвращения. Она перешла на такие детали, как внешний вид. С каждым словом буратина сплющивалась, как пластилин. И наконец опустилась до плинтусов.
Но Татьяна Владимировна уже забыла про неё. Она вошла в азарт и охотно объясняла буратинам, что будет с ними, когда они вырастут.
— Когда вас припечёт, тогда задумаетесь. — обещала она проблемы в скором будущем.
Её горячий монолог начал прожигать в буратинах дыры. Учительница говорила и говорила, и каждое слово наносило буратинам раны.
Весь класс был истерзан, только тогда учительница почувствовала, что освободилась от давящего изнутри чувства. Психологи советуют избавляться от негатива, выговаривая себя. Она повеселела.
— Вот отчего у вас такой убогий язык? — уже добрее спросила она.
Впрочем, какой ещё может быть язык у буратин? Но слово уже вырвалось и пришлось развивать тему дальше. Вреда не принесёт.
— Вы же изучаете литературу. Должны бы чего-нибудь усвоить. Кто из вас читает классиков?
Весь класс замотал головами.
— Мы ничего не читаем! — с плачем поведали буратины. — Нам неинтересно!
— Конечно! — охотно подхватила историчка. — Вот боевики — это интересно! За границей читают нашего Достоевского, а им неинтересно!
О Достоевском она помнила только его фамилию. Но, это и не важно. Ей некогда сидеть над книгами, школа поглощает все силы. Работа с таким тупым материалом, как буратины, кого угодно выбьет из колеи. А вот им делать нечего, целый день шатаются по улице. Сидели бы дома и читали. Глядишь, и хулиганства на улицах уменьшится.
Класс между тем продолжал реветь. Татьяну Владимировну очень удивила подобная эмоциональность в деревяшках.
— Нам не нужен Достоевский! — хором голосили они. — Нам ни мир не нужен, ни война! Мы все будем дворниками! И уголовниками будем! По нас тюрьма плачет! Мы все будем работать на рынках и обманывать порядочных людей! Мы станем проститутками! Мы попадём в психушку! Там наше место!
— Но постойте, дети… — растерянно воскликнула учительница.
— Мы не дети! — с горьким плачем возразили они. — Мы идиоты! Мы сущее наказание! Таких раньше секли розгами! А теперь вы должны с нами цацкаться!
На учениках не было живого места. Вместо сердец зияли пепелища. И всё это от простых слов?!
Татьяна Владимировна достала зеркальце и взглянула на себя. Она не больна? Высунула язык и так застыла. Вместо языка извивалось раздвоенное жало.
Окончание учебной недели не обещало ничего хорошего. Во всяком случае, Изольда Григорьевна полагала, что от полтергейста вообще, кроме неприятностей хорошего ждать не стоит. И не ошиблась. Каждое утро в течение этой кошмарной недели она входила в здание школы с надеждой, что там снова всё, как обычно. Никаких метёлок. Никаких сказочных дубов. Никаких говорящих котов. Ни горячего чая в столовой, ни пирогов и ватрушек.
Рано утром её разбудил телефон. Звонила историк.
— Изольда Григорьевна, — тихо сказала она, — я сегодня не приду в школу.
— Вы заболели, Татьяна Владимировна? — спросила завуч, соображая, чем на сегодня заполнять образовавшиеся пустоты.
— Да, Изольда Григорьевна, — всё так же тихо ответила историк, — я заболела.
Это было и без того очевидно. Обычно твёрдый голос педагога сегодня звучал так слабо.
"Наверно, давление" — подумала завуч. А вслух пожелала скорейшего выздоровления.
— Спасибо. — прошелестел голос.
Изольда согнала с ног пожилого мопса Путча, названного так в память давнего события. Мопс был вторым жильцом в её одинокой однокомнатной квартире.
— Оставайся, милый, тут. А мне пора на каторгу.
И вот теперь завуч подходила к школе, разглядывая её издали. Не видно ли снаружи, что творится там, внутри. Не летает ли над школьным двором баба Яга в ступе? Не торчит ли в окне Змей Горыныч?
Внешне школа выглядела вполне пристойно. Но, едва Изольда Григорьевна вошла в вестибюль, как тут же подверглась нападению зловредной щётки. Та стремительно атаковала ноги завуча. Заставила показать подошвы и моментально счистила с них грязь. Все входящие подвергались такой же процедуре. Щётка не делала различий между полами и рангами. Надо сказать, что с проблемой второй обуви она справилась блестяще.
Тётя Паша и тётя Люба сидели на боевом посту.
— Вона, вона! — закричала уборщица. — Убегаеть!
Щетка немедленно ринулась за убеганцем, загнала его в угол и в момент отполировала его кроссовки.
Первым делом завуч заглянула в спортивный зал. Ни от кого прятать это безобразие больше не удавалось. На переменах кот заманивал детей на дуб и рассказывал им сказки.
— Здраствуйте, Изольда Григорьевна! — вежливо поздоровался кот. — А мы тут Пушкина читаем! Дети, вам интересно?
— Интересно! — закричали дети.
Изольда поспешно ушла.
Начиналась осенняя эпидемия гриппа и прочих простудных заболеваний, а вместе с ними обычные школьные проблемы: кого кем заменять. Учителя болеют. Вот и неуязвимая для вируса Татьяна Владимировна попала на больничный.
Дойдя до кабинета Ковалёвой, завуч Кренделькова поняла, что заменить историка некем. Значит, придётся прислать двух девочек из старших классов читать какую-нибудь книжку. Или просто дать задание и оставить всех орать, беситься и выскакивать в коридор.
— Дети, истории сегодня у вас не будет. — сурово сказала она классу.
Переждала громкое и дружное "ура!!" и продолжила:
— Сидите тут, я пришлю кого-нибудь.
Спустя всего минуту после ухода завуча в дверь вошёл незнакомый человек. Пожилой и очень худой, с седым вихром надо лбом. Он прошёл к столу в полнейшем молчании и оглядел класс через старомодные очки с мощными диоптриями.
— Я заменю вашего заболевшего учителя. — сказал он. — Меня зовут Филипп Эрастович Гомонин. Что за тема?
— Троянская война. — обречённо ответили ему.
Изольда Григорьевна направлялась к лестнице и увидела кота. Тот стоял на задних лапах, оттопырив свой широкий хвост, и тщетно пытался достать лапой худосочную тредесканцию, растущую из горшочка на стене. Заметив завуча, он немедленно прекратил своё занятие и увязался за ней.
— Изольда Григорьевна, — обольщающе заговорил кот, — а можно я декорирую коридорчик по своему вкусу?
Завуч не ответила.
— Хочу поставить тут ёлки и берёзы вдоль окон. А по низу пустить натуральную травку. Ну, так что?
Он откровенно увивался вокруг ног Изольды Григорьевны.
— Можно подумать, от моего «нет» что-то изменится. — усмехнулась она. — Вы творите в нашей школе, что вам вздумается, и никого при этом не спрашиваете.
— Вот именно поэтому я и пытаюсь быть лояльным по отношению к вашей школе. — возразил кот. — Так можно?
— Зачем вам это нужно? — спросила Изольда, остановившись.
— Неужели вам нравится это несчастное, заморённое растение?! — изумился кот. — Я хотел бы сделать школьную обстановку более эстетически привлекательной, более романтичной.
— Вот оно что! — с сарказмом произнесла завуч. — Ну полюбуйтесь, идеалист вы несчастный!
Она вынула из кольца-держателя горшочек с неугодной коту тредесканцией и подсунула его под нос несчастному идеалисту.
— Что это?! — поразился кот. — Зачем вы накидали туда камешки?
— Это жвачка, убогий мечтатель! Ученики кидают в цветы использованную жвачку! Вы, очевидно, думали, что имеете дело с ангелами?