— Да вы что?! — ужаснулась директор. — Разве это метод?! Это же бесчеловечно!
— Уважаемая коллега, моя специальность — злодейство. — хладнокровно заявила ведьма. — Но ради вас и ваших гуманных принципов я не трону Димана. Я превращу в жабу ту учителку, что хороших детей делает изгоями, а плохих ничему хорошему не учит. Не здесь ли, за этими дверями создаются проблемы вашего морально озабоченного общества?
— Не надо никого ни во что превращать!
— Тогда идите и, пока моё терпение не лопнуло, объясните педагогу его задачу. — отрезала ведьма. — И прошу помнить, что мы, полтергейст, в отличии от вас отнюдь не гуманны.
Когда справедливость была восстановлена, и обалдевшей учительнице были объяснены её возможные перспективы, Вероника Марковна вернулась к бабе Яге.
— Я рада, что Вавила осознал ошибку. — издалека начала она, желая польстить неуступчивой старухе.
— Он просто меняет методы исследования. — невозмутимо отвечала та, чем очень насторожила директора.
— Я бы просила вас прекратить это безобразие в столовой. — едва сдерживаясь, проговорила она.
Баба Яга изумилась. Чем же помешали школе вкусные пироги и свежая заварка? Или всем нравится поглощать чуть тёплую жижу, лишь отдалённо напоминающую чай? Все обожают хронически подгоревшие пироги непонятно с чем? Или котлеты, от которых даже собаки пятятся в испуге? Или слипшиеся макароны с соусом, от которого стошнило бы лягушку? А что там сохнет по две недели на витрине? Кабачковая икра? Неужели? Сколько раз её уже ели?
— Не в этом дело, — с тяжёлым сердцем стала объяснять директор, — столовая — это предприятие. Оно построено на финансовой основе. И оно платит в казну налоги. А с чего платить налоги, если торговли как таковой нет?
— Понимаю. — грустно ответила баба Яга. — Вашему обществу противопоказана благотворительность. Да, в общем-то, я тут ни при чём. Просто один из ваших учеников потерял в столовой волшебную корку.
— Есть ещё один аспект. — не сдавалась директор. — Всем ученикам дают в школу деньги. Теперь, когда они экономят на ваших пирогах, эти деньги идут на дурные цели. Например, на сигареты и не только.
И она поведала изумлённой бабе Яге про бич образовательной системы, то есть семечки.
— Я пойду и превращу в мокрицу эту вредительницу! Эту подрывницу общественных устоев! — рассердилась ведьма, имея в виду старуху с семечками у круглосуточного маркета.
Не надо превращать старуху. Ей не хватает пенсии, а сын-алкоголик отбирает последние купюры. Кроме того, есть и другие соблазнительные вещи. Орбиты и диролы, х-сайты и стиморолы, в целом призванные беречь зубы нации и обеспечивать кислотный баланс в её рту, нещадно подрывают общественную мораль учеников. Последние бросают обёртки по углам, и лепят жваки где ни попадя.
— Значит, всё зло в торговых точках? — догадалась ведьма. — А они построены на финансовых основах. И платят налоги, из которых вы, учителя, получаете зарплату. И, следовательно, вам не выгодно избавляться от них. Поэтому вы кротко избавляетесь от бесплатных пирогов. Всё поняла. Логично.
Директриса неохотно согласилась. Эта ведьма умеет всё перевернуть с ног на голову.
— Вы понимаете, — толковала она, стараясь довести до дремучей коллеги сложности общественного устроя, — не нами так придумано.
— Да понимаю, — отзывалась баба Яга, — всё идёт сверху. Но, если вы советуете мне направиться в Госдуму, то я вас разочарую. В высшем эшелоне власти давно резвятся барабашки. И не нашего с Вавилой пошиба. Нет, Вероника Марковна, не перекладывайте проблемы с больной головы на ещё более больную. Меня конкретно волнует то, что происходит именно в этой школе. А не реформация общества в целом. Хотя, какая разница? Везде одно и то же. Но, я выполню ваш социальный заказ.
Отвернулась и по своему ведьмачьему обыкновению ушла в стену.
Вернувшись домой, Лёнька застал дома маму.
— Заболела. — гундосым голосом сказала она.
Лёнька плюхнулся рядом на диван, взял пульт и переключил канал. Зоя молча отобрала у него игрушку и вернулась обратно.
— Мам, тебе не надоело смотреть про всяких золушек? — спросил он.
— Знаешь, у меня выпал один свободный день и я хочу получить немного удовольствия. Кроме того, везде одни сериалы.
— А вот у Макса Коровина папашка использует сериалы совсем для других целей. Он как перегрузит водяры с пивом, так вместо того, чтобы два пальца в рот, начинает переключать каналы. Как увидит латиноамериканский сериал, так и блюёт в тазик. Особенно хорошо получается про Толстушку. Да и меня тошнит, как только подумаю: как им удаётся так её надуть!
— Очень смешно. — сказала мама, неотрывно глядя на экран.
— Да. Очень. Особенно мне нравится, как выглядят сцены с пожаром. Зажгут газету, бросят её на пол и над ней разыгрывается трагедия: "Я умоляю вас, спасайтесь! А я останусь и умру!" — "О, нет! Мы не оставим тебя, няня! Мы тебя так любим!" — "Бегите же, торчки моей души! Здесь скоро всё погибнет!" — "Нет, няня, лучше мы погибнем все!" — "Спасайтесь, идиоты, газета скоро прогорит!" — "Но как же так?! У меня ещё страница текста!"
— Ну и что. Надо же людям как-то деньги зарабатывать. Уж всяко лучше, чем я за гроши ломаюсь. Кроме того, в этом сериале содержится глубокая житейская мудрость. Некрасивая девушка тоже достойна любви, особенно, если она ещё и умная!
— Да полюбит он её, начальник этот! Сразу и полюбит, как только она наденет нормальную одежду, сменит очки и сделает причёску!
— Она не может. — рассеянно пояснила мама, не отрывая взгляда от экрана. — У неё родители такие.
— А, ну тогда другое дело. Ты знаешь, мам, ты передай там этой Кате, что я извиняюсь.
Он решил пойти послоняться по улице. До ночи ещё далеко.
— Коса, ты за кого? — налетел на него Федюнчик. — За скинов или за панков?
Лёнька соображал медленно. Очевидно, вопрос был немаловажным. То-то он заметил, что в классе произошло явное разделение. Образовались две противоборствующие группировки. Одни развесили кольца на ушах, а другие заклепались. Он-то по отсталости своей подумал, что это всё шуточки. А оказалось, что тут в действии принципиальные вещи.
— Мы делаем скинов, как парафин! — с восторгом восклицал Федюня.
И поведал архиважную вещь. Не далее, как завтра панки собираются устроить скинам засаду.
— А они вас не покидают? — с сомнением спросил Лёнька.
— Ты чё?! — с презрением смерил его взглядом Бубен. — У нас бригада!
Интересы со старым другом явно разошлись, и Бубенцовский не скрывал этого. Послонявшись по улице, Лён обнаружил, что сильно не в курсе дела. Одноклассники звали его то к скинам, то к панкам, то к рэперам, то к готам. А он был, как дурак в консерватории, и ничего не понимал.
Убедившись, что на улице сегодня лучше не возникать, Лёнька отправился обратно. Надо подготовиться к урокам. А то опять месяца два спустя свалится в свой мир и обнаружит, что русского языка не понимает.
До ночи ещё было далеко и, значит, до Селембрис — тоже. Чтобы не изнывать от нетерпения, он начал прибираться в столе и на книжной полке. Откуда-то посыпались его тетради, в которых он так старательно рисовал оружие и рыцарей.
У Лёньки явно было дарование. Доспехи рыцарей выписаны так тщательно, все блики на металле, как живые. Он вспомнил волшебные краски в замке Гонды и загрустил. Какие картины он писал!
Незаметно для себя Лён снова взялся за карандаш и изобразил самого себя на лунном коне в доспехах. Куда же он едет в таком виде? Требовался достойный противник. Лён вспомнил, что так и не снабдил новую поэму иллюстрациями. Было уже часов девять вечера, совсем темно. Мама заснула перед телевизором и Лёну никто не мешал. Он забрался на диван с широкой книжкой, чтобы подложить под лист, и продолжал рисовать, пока сон не сморил его. Так и заснул с карандашом в руке.