До следующего инженера хозяйство приводит в порядок Бахыт, это ни для кого не секрет. Немало, наверное, сынок, и наших молодых из Мартука на механиков выучилось, да ни один в родные края не вернулся.
Считай, пятеро залетных в механиках перебывало, а потом уж какая-то светлая голова в райкоме нашлась, сказали, хватит, нам не диплом нужен, а чтоб человек на своем месте был. С тех пор Бахыт в механиках. А в прошлом году наш район, считай, за пол–области хлеб сдал, так Бахыт теперь с орденом и со звездой…
Ночью Камалов часто просыпался и долго лежал в темноте, думая; потом, засветив фонарик, осторожно, стараясь не греметь, спускался с сеновала по шаткой стремянке.
На всякий случай — а вдруг выйдет обеспокоенная мать — он присаживался у колодца, выкуривал сигаретку, а затем потихоньку покидал двор.
Не спеша, в раздумье, он проходил Украинскую из конца в конец, от фонаря к фонарю, от кирпичного завода до автобазы, как в тех осенних снах. Пожалуй, эти ночные прогулки напоминали бессонные часы на кухне с той лишь разницей, что там он больше думал о Мартуке, а здесь о своем доме, где гостила сейчас сестра Машеньки. Мысли его перескакивали с одного на другое. Вспоминал он и день на кладбище, звезду и полумесяц на ограде могилы отчима. Эта жестяная звезда, крашеная суриком, болью напомнила о его собственном отце, о котором, честно говоря, он мало вспоминал. Дамир родился в сорок первом, поздней осенью, а через месяц в боях под Москвой пропал без вести его отец. Он так и не успел узнать, что у него родился сын.
Позже, когда Дамир уже учился в школе и они с Марзией–апай еще жили вдвоем, он как-то услышал, что мать в сердцах ругнула его отца, сказала, что и погибнуть не сумел, как все, а теперь вот и крошечную пенсию то дают, то отнимают.
Дамиру эти отчаянные, сказанные сквозь слезы слова запали в душу, они испугали его. И когда в классе случалось заполнять какие-то анкеты, он краснел и не смел написать «погиб».
В словах «пропал без вести» для него таился какой-то неприятный смысл, намек на то, что отец вроде как убежал или спрятался… Он долго мучился этим и однажды в лесу за рекой все-таки решился спросить обо всем у деда Белея: мать упоминала как-то, что в одном эшелоне с его отцом уходил и лесник.
— Ах, какой дурачок,— отругал его старик Белей, он сразу понял, о чем думал мальчишка.— Под Москвой, Дамирка, что творилось, не приведи господь, сынок. А мы, туркестанцы, в самое пекло, в самый ответственный момент подоспели к Москве, мало кто в том аду уцелел. Пропал без вести? Да мало ли что могло случиться: не опознали, документы потерял, некому было опознавать, все знавшие полегли. А прямое попадание? В клочья, в дым, в порошок человека… а огонь, от которого железо вокруг горело… Выкинь, Дамирка, дурь из головы, не тот человек был твой отец, чтобы прятаться за чужие спины.
И Камалов в эти ночные часы с болью думал: где же могила его отца? Безымянная? Братская? Под фанерной звездой?
Сколько лет прошло — и не то чтобы могилу попытаться отыскать, письма в архивы не написал, может, давно уже установлено, где, когда и при каких обстоятельствах погиб рядовой Мирсаид Камалов.
От этих мыслях даже в темноте среди безлюдной ночной улицы Дамир чувствовал, как полыхает огнем стыда его лицо.
Неделя пролетела незаметно…
— Дамир, сынок,— обратилась как-то за завтраком Марзия-апай,— целую неделю то с крыши не спускаешься, то из подпола не вылазишь, сходил бы лучше на речку. Городские, как приезжают, днями там пропадают. Говорят, песочек наш ни крымскому, ни балтийскому не уступает. Я сама-то на Илеке лет двадцать не была, но, помню, красивая, ласковая у нас речка, берега из золотого песка. Сходи–сходи, позагорай оставшиеся дни, а может, кого из знакомых, приятелей там повстречаешь. Тянутся туда приезжие, на реке–кормилице, считай, все мальчишки Мартука выросли…
Пока Марзия–апай варила яйца вкрутую, собирала для него с огорода зелень, наливала прямо из самовара в двухлитровый термос чай, Дамир Мирсаидович торопливо ладил удочки, купленные с Зариком еще весной.
Вручая сыну сумку со снедью, Марзия–апай наставляла его:
— Дамир, речка хоть и рядом, а пешком и малолетняя ребятня не ходит, даже на велосипедах ленятся. Мопед, мотоциклет — куда ни шло, а больше на машинах, сейчас транспорта в Мартуке тьма. Дойдешь до кладбищенского оврага, пока выкуришь сигаретку–другую, оказия и случится…