Иван Валерьевич Оченков
Стрелок. Путь в Туркестан
© Иван Оченков, 2020
© ООО «Издательство АСТ», 2020
Нет для русской деревни большей беды, нежели приезд начальства, будь то княжеский тиун, царев дьяк или чиновник императора. Так было всегда и пребудет вовеки, покуда стоит сей мир, ибо ничего хорошего от этого «крапивного семени»[1] исходить не может, окромя сплошной пакости. И даже когда Государь-Освободитель в неизбывной своей милости соизволил российское крестьянство от крепости освободить, то и тогда эти «чернильные души» ухитрились подлинный манифест от народа скрыть, а вместо него подложный подсунули[2]. Да такой, что настоящей воли теперь разве только внуки ныне живущих попробуют, и то навряд ли.
Так что когда будищевские мальчишки увидали, что по разбитой дороге к ним катит пара экипажей, причем впереди коляска станового, то столбенеть не стали и напрямки бросились домой. Упредить, значит. Потому как у пристава дрожки приметные, да и сам он мужчина видный – косая сажень в плечах, да кулаки разве что чуть меньшие, чем у старосты самовар. Начальство, понимать надо!
Люди-то как узнали, кто едет, поначалу всполошились, особенно бабы, и ну голосить! А чего кричать, разве этих супостатов криком умаслишь? Но у баб, известное дело, глаза на мокром месте и им от Бога так заповедано, выть не по делу. Мужики-то они, ежу понятно, разумом покрепче. Сразу смекнули, что за недоимки их сегодня пороть не будут, потому как в таком разе одним приставом не обошлось бы. Было бы ещё хоть пяток стражников, ну или на худой конец солдат.
– Здорово, православные! – зычно крикнул становой, едва только коляска остановилась.
– Здравы будьте, ваше благородие, – хмуро пробубнили селяне, снимая шапки.
Следом за полицейским на землю спустился местный священник и какой-то сморчок в чиновничьем пальто и фуражке с наушниками. Впрочем, за могутными фигурами отца Питирима и пристава его поначалу и не приметили. А зря, от таких самое зло и бывает!
– Благословите, батюшка! – сунулся вперед староста Кузьма.
– Бог благословит! – прогудел в ответ поп и осенил толпу крестным знамением.
– Значит так, мужики! – сразу взял быка за рога становой. – Я вам, сукиным детям, уже не раз говаривал, что свято место пусто не бывает, а потому слушайте, что вам господин титулярный советник прочитает!
Тщедушный чиновник сначала вытащил из кармана пальто клетчатый платок и принялся долго и со вкусом высмаркиваться. Покончив с этим делом, он вытащил из видавшего виды портфеля какую-то бумагу, развернул её и принялся зачитывать. Но делал это таким гнусавым голосом, что, похоже, его даже стоящие рядом полицейский со священником не поняли. Но те хоть знали, в чём там дело, а вот селяне нутром почуяли беду. И, как оказалось, предчувствие их не обмануло.
– В общем, так, – рыкнул для самых непонятливых пристав. – Вот новый владелец блудовского имения. Которому вы, чертовы перечницы, стало быть, временнообязанные.
Внимание селян переключилось на второй экипаж, из которого ловко выскочил молодой человек, одетый по-господски, после чего помог выбраться своим спутницам – красивой молодой барыньке в большой шляпе с пером и молоденькой девушке, одетой по-городскому, но с платком на голове.
– Ну вот, Гедвига Генриховна, – немного шутовски поклонился он первой. – Это и есть наши владения!
Та немного растерянно озирала окрестности и толпящихся мужиков, но пока что не проронила ни слова и лишь осторожно переступала по земле, стараясь не испачкать изящных сапожек. Что же касается нового владельца поместья, то он, без тени улыбки посмотрев на сельчан, щелчком сбил на затылок котелок и только после этого произнес:
– Здорово, что ли, земляки.
– Митька! – растерянно выдохнул кто-то из мужиков. – Не отвела, значит, беду Царица Небесная!
– Цыть ты, анцыбал![3] – ругнулся на него Кузьма и с поклоном подошел к бывшему односельчанину. – Здравы будьте, Дмитрий Николаевич. А мы уж вас заждались…
– Я вижу, – скривил губы в улыбке Будищев, но глаза его остались холодными.
Вообще-то у него не было ни одной причины хорошо относиться к бывшим односельчанам. Когда почти три года назад он оказался здесь, деревенские относились к нему с откровенной враждебностью и плохо скрытым презрением. Собственно, и за своего его признали лишь с одной целью – отдать в рекруты вместо вытянувшего жребий[4] полного тезки. В армию Дмитрию не хотелось, тем более что в своем времени он успел в ней отслужить и даже немного повоевать. Да, именно «в своем времени», поскольку до всех этих событий он жил в XXI веке и даже не предполагал, что ему придется пойти на очередную русско-турецкую войну «освобождать Балканы от османского ига».
4
Поскольку лиц призывного возраста в те времена было куда больше, чем требовалось, на службу призывали по жребию. Те, кому «посчастливилось», отправлялись в войска, а остальные автоматически зачислялись в ополчение.