Кайа вздохнула:
— Мягкой ночи, Дыв сын Кариата.
Ушла, наконец! Опустив засов, парень поспешно стянул повязку с руки. “Пиявки” не было.
— Ну, и куда ты уползла, шархалья пакость?
Он осторожно наклонился и внимательно осмотрел пол. Нигде “пиявки” не было. На всякий случай приоткрыл дверь:
— Эй, шархалья пакость, если вздумаешь уйти, путь свободен!
Стало заметно легче, не только на душе, но и в теле появилась лёгкость. Не дожидаясь возвращения фрейек, Дыв умылся, смочил волосы, напился воды и растянулся на жёстком ложе. Теперь, когда страха перед будущим не было, он быстро расслабился и уснул, измождённый несколькими бессонными ночами подряд.
10. Возвращение Аши
Сегодняшний, третий по счёту, урок любви был не совсем важным. Так сказал Дыв заранее, до того как причинил лёгкую боль. Но в следующий раз, он уверял, всё будет намного проще — Кайа научится управлять своим телом, чтобы не только доставлять возможное удовольствие супругу, но и самой получать удовольствие.
— Не верю, что удовольствия может быть больше, — Кайа рассматривала пятна крови на платке, который подарил Дыв. У кар-малерийцев был странный и, одновременно, милый обычай хранить память о первой крови женщины. Учитель Вилфред о таком не рассказывал.
Правду говоря, в данный момент не столько притягивала внимание к себе кровь, сколько Кайа пыталась сдержать избыток нахлынувших чувств. Карамалиец был настолько ласков, что Кайа чуть не заплакала навзрыд во время ласк. Тело будто жило само по себе — чувствовало по-новому, иначе реагировало на прикосновения. На имя Инграма раб не обращал внимания, отыгрывая его роль, и представлять рядом с собой брата было не сложно, потому что Дыв опять завязал глаза.
А перед этим они оба помылись, и Кайа насмешила карамалийца, признавшись, что от такой тщательной обработки всего тела как будто голая.
— Ты и есть голая, — рассмеялся Дыв.
— Нет, ты не понимаешь. Как будто с меня смыли тьму…
— Ещё бы, в воду словно чернил налили, — раб забавлялся. — Почему вы так не любите купаться? Твоя Аша готова была из бадьи выпрыгнуть.
— Угу, досталось ей бедненькой. Не три больше никогда так мою руку! Ещё чуть-чуть и ты бы снял с неё кожу вместе с Ашей.
— И поделом ей, пиявке. Когда она уже от тебя отвалится?
— Когда наберётся силы, я же говорила…
На следующий день после первого урока Дыва, Кайа, как маленькая, носилась по дворцу и показывала подвижную татуировку на своей руке. Отросток тьмы, семнадцать лет таскавшейся повсюду за своей хозяйкой и, очевидно, прикипевшей к ней, чудом выжил, отлежался где-то и заполз на руку. Но это было потом, а сначала напуганная принцесса обратилась к матери. Тёмное пятно, еле заметное на смуглой руке, неудобств не доставляло, если не считать щекотки.
Королева долго рассматривала «приобретение» дочери, отвела её к Сердцу и там, получив ответ, объяснила, сама изумляясь новости:
— Это Аша, вернее, та её часть, которая приобрела твой характер и привычки. Моя защита погибла от проклятия Марны, к сожалению, — Отилия взяла дочь за руку и погладила пальцем серое пятнышко, Кайа хихикнула, съёживаясь: «Ей щикотно и мне тоже». — Мать твоего отца, в башне которой ты умирала, рассказывала, что у одной её сестры был артефакт Тьмы — родимоё пятно: мать неправильно призвала Тьму Охраняющую, и с тех пор девочка носила на себе эту сущность. Толку от неё, говорят, было мало, но пока никто об этом не знал, девочку не обижали, боялись живого родимого пятна, как проклятия. Когда твоя двоюродная бабка повзрослела, её защита смогла набраться сил и оторваться от тела. Впрочем, всё равно исчезла после инициации. Поэтому и ты никому не рассказывай лишнего — пусть другие боятся.
Кайа сохранила секрет, да и рассказывать о нём было стыдно. Не столько за себя — за Ашу, которая почувствовала свою беззащитность и съёжилась горестно.
— Ничего, если Сердце не ошиблось, то ты не просто моя защита, а почти сестра, — утешила хозяйка «подружку», и Аша снова воспряла духом.
Кайа забавлялась страхом Солвег и Улвы, с ужасом наблюдающих перемещения пятна. К тому же Аша была непозволительно любопытна — сползала к кончикам пальцев, когда хозяйка сидела рядом с малерийцем Торвальдом или Дывом. Последний, кстати, оказался смелее своего старшего товарища — выставил указательный палец и разрешил прикоснуться. Аша, незаметная на руке Кайи, сочной чёрной нарисованной каракатицей очутилась на руке раба, покрутилась, «обнюхала», как решила Кайа, браслет Дыва и вернулась на родное тело.
Как вела себя Аша во время уроков Дыва, можно было судить по щекотке — частица тьмы то переползала на карамалийца, то возвращалась, словно не находила себе места. Вправду говоря, это несколько отвлекало, пока Кайа не попросила её не мешать, ведь происходящее делается ради будущих взрослых отношенй с Инграмом. Но Аша, кажется, не верила.
— Ого! Посмотри, Аша увеличилась! — Кайа отложила платок и поднесла ладонь к лицу, на которую переместилась «сестричка».
Дыв отдыхал, нежился рядом, лениво захватил эту ладонь и притянул к себе:
— Где? Я не вижу, — и поморщился: Аша переползла на него. — Разжирела пиявка!
— Не разжирела, а выросла. Ведь я сегодня стала женщиной, значит, и Аша повзрослела.
— Дурное дело не хитрое, — хмыкнул Дыв. — Осталось дело за малым — набраться мудрости.
И Кайа перекатилась на живот, ближе к Дыву:
— Ты мне поможешь?
— М?
— Стать мудрее.
Дыв фыркнул, поднялся, снимая с себя руки принцессы, начал натягивать штаны:
— За мудростью — к Торвальду.
— Хм, — Кайа задумалась, — я не хочу, чтобы это было правдой… Торвальд — честный, я это чувствую.
Дыв обернулся вопросительно, ящерка рассматривала Ашу, нахмурясь. Но день был слишком тяжёлый: «уроки» с младшей не афишировались, поэтому приходилось успевать везде. Сейчас, например, его ждала Улва, у которой тоже была проблема — средняя принцесса Асвальда Второго была влюблена в его помощника и во время условленных двух ночных часов больше болтала о своих переживаниях, чем отдавалась «лечению». Процесс завершения тормозился, и Дыв, который уставал от бессонных ночей и почти не высыпался днём, начинал злиться.
— Спи, ящерка, мягкой тебе ночи. Хватит думать: правда — не правда… Увидимся завтра.
Она пробубнила в ответ обиженное: её не хотели успокаивать. Последняя фраза резанула в спину Дыва, стоящего у двери.
— Я не верю, что Торвальд сын Элла — предатель. Не хочу в это верить! Это Горан, я знаю. Он в курсе всех дел отца, значит, может найти его слабое место…
— Что? — Дыв медленно обернулся. — Ты о чём?
Кайа сердито села на кровати, обхватывая колени:
— Ни о чём. Отец ищет предателя, ему Тьма откровение послала. А я сегодня подслушала, как он с матушкой шептался. Он говорит, что Торвальд через меня подбирается к нему, а матушка — за Горана.
Дыв медленно вернулся и присел на ложе, рядом с девушкой.
— Ничего не понял, что-то случилось? Какой предатель? При чём помощник твоего отца и Торвальд?
— Останешься со мной? Мне скучно. А я всё расскажу, только ты никому! — Кайа кокетливо закусила губу. Выражение лица карамалийца было непроницаемо. — Я знаю, ты думаешь обо мне, что я маленькая, со мной только про всякую ерунду болтать…
Карамалиец схватил девушку за обе ноги и рывком подтянул её к себе, довольно пискнувшую:
— А знаешь что, ящерка? В самом деле, с тобой веселее, чем с твоими сёстрами вместе взятыми. Подожди меня час-полтора, я постараюсь быстрее отделаться и вернусь. Ты пока поменяй воду и ещё раз искупайся, мне нравится, как пахнет твоя кожа после той травяной настойки.
Кайа засмеялась и закрутилась, отталкивая щекочущего её раба: «Опять купаться? Не хочу!»
— И мне воды оставь. Продолжим наши уроки. Чувствую, Его высочество Ядран скоро приедет, и тогда мы распрощаемся, ящерка. Будешь купаться, грязнуля?
Кайа пообещала, и Дыв ушёл. Вернулся он, как и обещал, через час, но принцесса крепко спала. На прикосновение откликнулась Аша, вопросительно растянувшись на вытянутой вдоль тела руке. Карамалиец ополоснулся, вытерся и забрался к спящей. Счёт, возможно, шёл даже не на дни — на часы. Сегодня простодушная ящерка выдала какой-то секрет фрейев, от которого могла зависеть ответственная миссия, и времени не было ждать, когда Кайа проснётся или кто-нибудь, вроде Марны, начнёт искать Дыва. Ему и без того слишком много свобод дали — перемещаться по этому донжону с четырьмя спальнями сестёр.