Кайа отставила пустую миску:
— Её никто не заставляет. Это её выбор. Дикие верят, что, отдав свою жизнь фрейям, однажды возродятся фрейлерами и тоже получат шанс взлететь.
Дыв скрестил руки на груди:
— И почему же дикие верят в эту чепуху? Может быть, потому что фрейям выгодно, чтобы дикие так думали?
— Они сами просят нас о милости! — Кайа начала злиться: Дыв поднимал слишком неудобную тему.
— Разумеется, сами просят. Сестру Рыжей Лотты, Тирезию, гвыбоды второй день поят отваром, от которого Тири забыла своё имя и близких!.. Но ты можешь быть спокойна, сегодня ночью она будет совершенно искренне тебя умолять убить её. Я пробовал этот отвар — это настойка на дурманящих травах. Говорят, фрейи тоже после каждой жертвы выглядят пьяными… Ты всё ещё хочешь, чтобы я видел, КАК ты ЭТО делаешь?
Кайа закрыла лицо ладонями и покачала головой. В горле возник ком, мешающий говорить. Но, высказавшись, Дыв, как ни в чём ни бывало, налил подогретого на костре травяного отвара, предложил ягоды вприкуску и пчелиные соты, принесённые тем же заботливым Кенаном.
Сделав пару глотков, чтобы избавиться от колючего кома, Кайа отважилась взглянуть на невозмутимого с долей холодности во взгляде Дыва. Словно не было часов нежных ласк и признательных вздохов от удовольствия прикосновений.
— Я буду плохой королевой, я знаю. Отец ошибся: я недостойна Инграма. Может, мне правда вместо Солвег нужно уехать с вашими принцами и выйти замуж за одного из них? — Кайа усмехнулась горько. — Мне очень жаль, что ты не принц. Я бы хотела, чтобы это было так… Впрочем, тебя я тоже не хотела бы сделать несчастным, ведь ты меня не любишь. Так, позволяешь быть с тобой…
Дыв изумился откровению и присел на край ложа. Он хотел знать, что имеет в виду его гостья, и Кайа медленно, сбиваясь на паузы, в которые глотала отвар, рассказала про вчерашнюю инициацию. Если бы Солвег не проболталась, Кайа бы не узнала, что, вполне возможно, Тьма её не благословила. Никто не знал, окрашивание Тьмы в красный цвет — это хорошо или плохо, потому что ни с кем не случалось. И во время омовения её стошнило не потому, что она почувствовала кровь неправильно убитого простолюдина — тошнило от зрелища убитых животных и крови вообще; дома, за столом, последние месяцы Кайа только делала вид, что пьёт из кубка, а на самом деле боялась даже губы раскрыть…
Матушка проговорилась: мол, отец может передумать, если что-то с Кайей пойдет не так, и охотно отпустит в Кар-Эйру, где Кайа выйдет за нелюбимого принца…
Дыв слушал и почему-то веселел. Это задело Кайю, она решила, что зря разоткровенничалась, теперь над ней смеются, и сердито набросилась на ягоды и фрукты, закусывая плотно хлебцами.
— А ты не потолстеешь, моя доннина? — вдруг рассмеялся Дыв.
— Какое тебе дело, карамалиец? — буркнула Кайа.
Её стул вдруг развернули — Дыв опустился перед ней на колени:
— Слушай, если тебе так сильно нужна кровь добровольца, то возьми мою. Прямо сейчас. Без воплей гвыбодов и их плясок. А? В моей крови есть всё, что тебе нужно для того, чтобы остаться нормальным человеком и не превратиться в ящерицу… Или, если хочешь, пусть все увидят — плевать. Мне всё равно.
— Вилфред-дан говорил, что малерийцы умеют себя приносить жертву, — произнесла Кайа хрипло, с трудом, — я помню, как умер сир Торвальд. Да, наверное, он что-то сделал со мной непростое… И ты хочешь?
— Дурёха ты, это спасло бы тебя, поверь… — Дыв кашлянул, поперхнувшись, — то есть, я хотел сказать, что ты в самом деле уехала бы в Кар-Эйру, там тебе понравилось бы. А муж… Кто его знает, вдруг ты бы полюбила его. Хочешь, я попрошу найти тебе самого красивого принца-малерийца?
Кайа бросилась на шею Дыву, опускаясь на колени перед ним. Никакую его жертву она не приняла бы, ни за что!..
Карамалийца словно подменили, он вдруг стал необычайно ласков и внимателен. Кайа про себя отметила эту разницу и расплакалась. Пришлось Дыву объяснять, причину слёз, а он только смеялся.
Не прийдя ни к какому конкретному решению, решили пока положиться на волю судьбы. Дыв попросил об одном: если Кайа поймёт, что поступает правильно, отказываясь от убийства, пусть даст ему знак, Дыв уведёт её, кто бы из фрейев не присутствовал и что бы ни сказал.
Всё получилось не так, как они спланировали. Вдруг семья оказалась в сборе, ибо матушка отправила всем Зов. Даже Марна притащила своего муженька, чтобы тот познакомился с обрядом, который его ждал через полгода. Переглянувшись с Дывом, Кайа поняла: “неправильно” поступить не получится, она сделает всё, что от неё ждут родители. Но главное, если Дыв поробует вмешаться, его просто разорвут, как пастуха, оказавшегося в неподходящем месте.
Помост сегодня возвели ближе к холмам с виноградниками, а с наступлением ночи долина украсилась факелами. Сгрудились женщины из деревни диких, затянули свои песни, взывающие к Тьме. Гвыбоды забили в глухие бубны, зазвенели посохами, увешанными колокольчиками… Всё пройдёт так, как это было со старшими сёстрами и Инграмом…
На Кайю навалилась беспомощность и обречённость. Сглатывая тошноту, она шла по образовавшемуся коридору из диких — к помосту, на котором привязанная к столбу пела, вместе с другими женщинами, сестра Рыжей Лотты, Тирезия, сверстница Кайи.
— Прокуси ей жилку на шее и выпей столько крови, сколько сможешь, — предупредила матушка.
Кайа медлила, прислушиваясь к бессвязному непрерывному бормотанию Тири:
— Умру и восстану во Тьме!.. Возми мою кровь! Возьми мою кровь!.. Умру и восстану во Тьме!..
Гвыбоды чаще забили в барабаны, и сердце застучало, невольно подчиняясь требованию действия. Кайа взяла Тири за плечи, но перед тем как наклониться к шее, обернулась и поискала глазами Дыва. Его не было в толпе. Бросил!
Губы коснулись солёной, пропитанной потом и страхом кожи. Жилка, которую некогда Кайа безошибочно нашла на шее Торвальда, билась рядом, но не была такой соблазнительной.
— Кусай, Кайа! — крикнула королева, и в её голосе послышался гнев.
Кайа зажмурилась и впилась зубами в шею. Солёная кровь брызнула на язык. Мгновение, второе… Сколько она так стояла, вцепившись в шею стонущей Тири, Кайа бы не сказала. Сложно было пить кровь — после первого же глотка тошнота уверенно начала подниматься от желудка вверх, пока не собралась в груди, угрожая выплеснуться наружу.
Кайа отпустила шею одурманенной жертвы, и её сразу вырвало на помост щедро, как там, у водопада. То ли гасили факелы, то ли темнело в глазах — обессиленная Кайя опустилась на четвереньки и прошептала после очередного “очищения”:
— Простите, я не смогла…
Её подхватило в воздух, и первая мысль была: матушка или отец сейчас её просто сбросят с высоты на этот помост, чтобы избавиться от дочери-неудачницы. “Пусть так, я заслужила!” — покорно подумала Кайа и расслабилась: умирать так умирать…
Но её несли долго. Внизу проплыли портовые редкие огни, аллея перед дворцом, и Кайю закинули на террасу её опочивальни. Сворачивая крылья, Её величество Отилия сердито и запыхавшись спросила у опустившеся на колени дочери:
— Почему ты мне не сказала, что беременна? Сколько месяцев ты носишь исчадие Света?
19. Четыре месяца спустя
Четыре месяца назад королева Отилия, твёрдо решившая выпытать у дочери правду, смягчилась, увидев, как от её вопроса перепугалась Кайа. Поняла, что младшая на самом деле не подозревала о своём интересном положении. А когда до девчонки дошёл весь смысл опасной ситуации, вместо того чтобы забеспокоиться о себе, она упала на колени и стала просить за карамалийца. Вообще-то Отилия собиралась оторвать ему голову и если не выпить его никчёмную кровь, то хотя бы спустить на виноград, за которым он ухаживал не менее ревностно, чем за фрейскими принцессами.
— Я не могу поверить, что ты ничего не чувствовала. Совсем ничего, Кайа? — настаивала королева. Но все признаки, как то: хороший аппетит, тошнота от крови и бурчание в желудке — были нормальными и для обычного состояния.
Утром следующего дня королева велела дочери собираться и унесла её в незнакомое место — на Утёс. По дороге Кайа спохватилась: Аша до сих пор оставалась в деревне диких, и привезти её ночью никто из родных не догадался. Попросила развернуться, но королева в образе летящего ящера так рыкнула, что Кайа замолчала.