А дальше уже ничего не будет.
Лежа в темноте, Скотт дрожал. Как и смерть, его конец было невозможно себе представить. Нет, его уход еще непостижимее. О смерти имелось хотя бы какое-то общее представление; она была частью жизни, хотя и самой таинственной ее частью. Но с кем и когда случалось вот такое, как с ним, уменьшение до полного исчезновения.
Он повернулся на бок и подложил под голову руку. Если бы он мог хоть с кем-нибудь поделиться своими переживаниями. Если бы только с ним рядом была Лу и он мог бы смотреть на нее, касаться ее. И даже если бы она не догадывалась о его присутствии, ему все равно было бы много легче. Но он был одинок.
Скотт опять вспомнил о газетных сплетнях по поводу его недуга, вспомнил и то, как ему было противно участвовать в организованном газетой отвратительном спектакле и как, придя от всего этого в дикую ярость, он патологически возненавидел всю свою исковерканную жизнь. И в своей ярости он дошел до того, что однажды сорвался в город, влетел к редактору газеты, прорычал ему в лицо, что контракт разорван, и, слабея от душившей его ненависти, выбежал на улицу.
42 ДЮЙМА
В двух милях от Болдуина с сухим, как ружейный выстрел, хлопком лопнула шина.
Охнув от неожиданности, Скотт вцепился руками в руль. "Форд" накренился, и за ним потянулся широкий след от лопнувшей шины. Отчаянным усилием Скотт резко завернул машину вправо, оставив позади слева ограничительный барьер, который едва не протаранил своим "фордом". Руль ходил ходуном, и Скотт стал прижиматься к обочине.
Проехав еще сто пятьдесят метров, он затормозил и выключил зажигание. Побелевшие и дрожащие от напряжения руки, сжатые так, словно он все еще держал ими руль, упали Скотту на колени. Какое-то время он сидел так, сверля свирепым взглядом дорогу и не говоря ни слова.
Неожиданно он разразился бранью.
- Ах ты, сукин сын. - От приступа ярости по спине у него пробежала дрожь.
- Давай еще, - произнес он уже вполне спокойно, но голос его все же выдавал готовый вырваться наружу взрыв бешенства. - Давай еще. Так ее. Говорю же. Давай еще, ну же. - Он клацнул зубами.
- Мало одной шины, - глухо проговорил Скотт сквозь сжатые зубы. - Чтоб заглох этот генератор. Вдребезги этот радиатор. Чтоб ее разнесло, эту чертову машину! - выплеснулась на ветровое стекло бушующая ярость.
С закрытыми глазами, в полном изнеможении он откинулся на спинку сиденья.
Через несколько минут Скотт поднял дверную ручку и толкнул дверцу. На него налетел холодный ветер. Подняв ворот куртки, он вытащил из машины ноги и сполз с сиденья.
Он упал на гравий лицом вниз, успев, однако, выставить вперед руки. Чертыхаясь, быстро встал и что было силы бросил через дорогу камень. "Вот пошла невезуха. Не удивлюсь, если камень влетит в стекло проезжающей машины да засветит какой-нибудь пожилой даме в глаз, - в раздражении подумал он. - Эта чертова невезуха!"
Скотт стоял, весь дрожа, и глядел на свою машину, безнадежно завалившуюся на спущенную шину. "Здорово, - подумал он, - просто здорово. Как я, черт возьми, смогу заменить ее?" Скотт нервно заскрежетал зубами. Он был не в силах теперь сделать даже этого. Ну и, разумеется, Терри не смогла сегодня присмотреть за детьми, значит, Лу осталась дома. Все как назло.
Озноб пробрал его, несмотря на то что он был в куртке. Было холодно.
"И это майским-то вечером холодно. И в этом не везет. Даже погода против меня, - Скотт закрыл глаза. - Мне пора в психушку!"
Нет, не может же он так просто стоять здесь. Надо пойти и позвонить в ремонтную службу.
Скотт не двигался, пристально вглядываясь в дорогу. "Ну, позвоню я туда, - думал он, - приедет механик, заговорит со мной, посмотрит на меня и узнает; и будет исподтишка глазеть на меня, а то и открыто - как Берг вечно таращится - тупо, вызывающе, будто хочет сказать: "Господи Иисусе, да ты же уродец".
А потом механик будет болтать с ним, задавать вопросы, высказывая снисходительное дружелюбие, как здоровый человек перед уродом.
Скотт медленно сглотнул. Даже ярость он перенес бы легче, чем это надругательство над собственным духом. По крайней мере, ярость была для него борьбой, движением вперед против чего-то. Унизительный разговор с механиком стал бы полным поражением, которое придавило бы его своей тяжестью.
Скотт устало выдохнул. Да, но как еще выбраться отсюда? Он должен непременно добраться до дома. При любых других обстоятельствах он мог бы позвонить Марти; но в данном случае ему было как-то неловко обращаться к брату за помощью.
Скотт засунул руку в карманы куртки и побрел по посыпанной гравием обочине дороги.
"Плевать мне на это, - твердил он сам себе, - плевать мне на то, что я _подписал_ контракт. Я устал изображать из себя подопытного кролика, которым потчуют миллион читателей".
В своей одежде, бывшей впору разве что маленькому мальчику, Скотт упорно шел вперед, все ускоряя шаг.
Его осветили лучи фар, и он, не останавливаясь, отошел еще дальше от дороги. Скотт, разумеется, и не собирался просить подвезти его до города.
Темная громадина проехала мимо него. Затем раздалось громкое шуршание шин по асфальту, и, подняв глаза, Скотт увидел, что машина затормозила. Его губы напряглись. "Я предпочитаю пройтись". Одними губами он стал произносить эти слова, репетируя свой ответ на предложение подвезти его.
Дверца распахнулась, и из машины высунулась голова в фетровой шляпе.
- Один идешь, паренек? - спросил мужчина сиплым голосом. Говорил он, не вынимая изо рта выкуренную наполовину сигару.
Медленно, нехотя Скотт подошел к машине. Да, в общем, все было нормально. Мужчина принял его за мальчика. Этого и следовало ожидать. Разве не было такого, что однажды его отказались пропустить на вечерний сеанс в кино из-за того, что с ним не было никого из взрослых? Разве однажды в баре его не заставили показать удостоверение личности, прежде чем подали спиртное?
- Один идешь, парнишка? - еще раз спросил мужчина.
- Да вот, иду домой, - ответил Скотт.
- И далеко тебе? - Голос мужчины был не грубый, но чуть-чуть хрипловатый. Скотт увидел, что незнакомец закивал головой, явно сочувствуя ему.