Шесть недель назад они переехали к озеру, потому что на прежней квартире Скотт чувствовал себя как в мышеловке. Если он выходил на улицу, люди начинали глазеть на него. Материалы, собранные "Глоб пост" за первые полторы недели действия контракта, продолжали печататься и уже перепечатывались другими изданиями. О Скотте уже знала вся страна. Потоком приходили просьбы о встречах то тут, то там. Репортеры денно и нощно топтались у дверей их квартиры.
Но больше всего досаждали обычные люди, зеваки или любопытные, которые непременно хотели взглянуть на уменьшающегося человека, чтобы потом думать про себя: "Слава Богу, я не такой".
И вот они переехали к озеру. Каким-то образом им удалось это сделать так, что никто об этом не узнал. Но жизнь здесь, как убедился Скотт, была ничем не лучше.
И этому было несколько причин.
Здесь была страшная скукотища, и она начинала угнетать. Процесс уменьшения шел изо дня в день, незаметно для глаза, ни на миг не останавливаясь, - дюйм в неделю, - напоминая такой точностью страшные часы, отсчитывающие время до начала казни. И вся ежедневная домашняя рутина подавляла своей монотонностью.
И время от времени Скотт взрывался приступами гнева, который таился в его душе загнанным зверем. По какому поводу - это было неважно. Главное, чтобы повод был.
Например, кошка.
- Клянусь Богом, если ты не выкинешь эту чертову кошку, я убью ее!
Игрушечный гнев, голос не мужской и неубедительный.
- Скотт, она не делает тебе ничего плохого.
Он закатал рукав.
- А это что такое? Моя фантазия? - И Скотт показал ей рваный шрам.
- Она испугалась, вот и поцарапала.
- Что ж, я тоже испугался! Ты что, ждешь, когда она перегрызет мне глотку?
А то - нежность Луизы:
- Чего ты хочешь, унизить меня?
- Скотт, ты это выдумываешь.
- И только из-за того, что тебе очень захотелось дотронуться до меня!
- Это неправда!
- Неужели?
- Нет! Я пыталась, как могла...
- Я не мальчик. Не смей дотрагиваться до моего тела как до тела мальчика!
Или Бет:
- Скотт, неужели ты не видишь, что она не может этого понять?
- Но я, черт возьми, еще отец ей!
Все приступы гнева заканчивались одинаково. Он бросался в прохладный подвал, прижимался к холодильнику и так стоял, хрипло дыша, стиснув зубы, сжав кулаки.
Дни шли за днями, принося с собой новые испытания и мучения. Одежду для него ушивали, а мебель становилась все больше и неудобней. Бет и Лу казались ему больше. Финансовые заботы тревожили больше и больше...
- Скотт, я должна сказать тебе, что не понимаю, как мы сможем прожить на пятьдесят долларов в неделю. Нам ведь всем надо есть, одеваться, надо еще платить за... - Голос ее сорвался, и Лу в отчаянии покачала головой.
- Надо полагать, ты хочешь, чтобы я вернулся в газету?
- Я этого не говорила. Я просто сказала...
- Я слышал, что ты сказала.
- Хорошо, извини, если это тебя обидело. Но пятьдесят долларов в неделю! И что мы будем делать, когда придет зима? На что мы купим зимнюю одежду и топливо?
Он мотнул головой, словно пытаясь отогнать от себя необходимость думать обо всем этом.
- Ты думаешь, что Марти...
- Я больше не могу просить у Марти денег, - отрезал Скотт.
- Ладно. - Она больше ничего не сказала. Говорить дальше на эту тему было бессмысленно.
А если она, забывшись, раздевалась при свете, полагая, что он спит, Скотт обычно лежал, пристально глядя на ее обнаженное тело, вслушиваясь в нежный шелест ее ночной рубашки, закрывавшей волнами материи ее большие груди, живот, бедра и ноги. Раньше он никогда этого не замечал, а сейчас вот понял, что этот звук, как никакой другой, способен свести его с ума. И Скотт глядел на нее в таких случаях как человек, умирающий от жажды, который видит воду, но не может дотянуться до нее.
А потом, в последнюю неделю июля, не пришел чек от Марти.
Сначала они думали, что это произошло по чьей-то оплошности. Но прошло еще два дня, а чека все не было.
- Скотт, мы не можем долго ждать, - сказала Лу.
- А что у нас со счетом?
- На нем не больше семидесяти долларов.
- А, ладно... Подождем еще один день.
И весь следующий день он просидел в гостиной, уставившись взглядом в одну и ту же страницу книги, которую он якобы читал.
Не переставая, Скотт говорил себе, что надо вернуться в "Глоб пост" и дать им возможность продолжить серию материалов о себе. Или принять одно из многочисленных предложений о выступлении где-нибудь. Или позволить этим жадным до сенсаций журналам опубликовать его историю. Или разрешить какому-нибудь писателю кошмарных повестушек нацарапать книжицу о том, что случилось с ним.
Решись он на какой-нибудь из этих вариантов, - и у них было бы достаточно денег, и был бы положен конец бедности, которой до отчаяния боялась Лу.
Но мало было только говорить себе все это. Надо было преодолеть свое отвращение к роли предмета грубого любопытства толпы, что для Скотта было совершенно невозможно. И он пытался успокоить себя, повторяя без конца: "Завтра придет чек, завтра".
Но чек не пришел. И вечером следующего дня они с Лу поехали к Марти. Он сказал им, что лишился контракта с Фэйрчайлдом и поэтому ему пришлось свести до минимума деловые операции. Добавил, что чеков больше не будет. Затем дал Скотту сто долларов и предупредил, что больше на его помощь рассчитывать не стоит.
Холодный ветер обдувал Скотта. За озером лаяла собака. Скотт опустил глаза и стал смотреть на свои раскачивающиеся маятником ноги.
Теперь неоткуда ждать денег. Семьдесят долларов в банке, сто - в бумажнике. Что делать, когда кончатся эти деньги?
Скотт представил, как опять сидит в редакции газеты. Берг фотографирует, Лу строит глазки всем подряд, Хаммер задает бесконечные вопросы. В голове у него знаменами замелькали газетные заголовки. Меньше двухлетнего ребенка! Ест, сидя на высоком стуле! Носит детскую одежду! Живет в коробке из-под сапог! Сексуальные способности без изменений!
Скотт быстро закрыл глаза. Если бы у него была акромикрия. Тогда, по крайней мере, его оставило бы мужское желание, которое росло с каждым днем и уже сейчас казалось сильнее, чем до болезни. Иначе и не могло быть, потому что уже слишком давно не было освобождения от семени. Он больше не мог находиться рядом с Лу. Желание жгло, и с каждым днем его пламя разгоралось все сильнее, обрекая Скотта на неописуемо ужасные мучения и обостряя все страдания.