— Похоже, что вы были правы, — согласился Ворф. — Но я не собираюсь извиняться за…
— Да, да, — перебил его Гоурон. — Я знаю, ты поступил так, как считал нужным и правильным. И хотя твои поступки, несомненно, увеличили число твоих врагов, поверь, я к ним не отношусь.
Ворф почувствовал, как с его души свалился камень, ему сразу же стало легче дышать.
— Я рад, — искренне произнес он. — Ваша дружба значит для меня очень много.
— А твоя для меня, — тут же заметил Гоурон. — Давно, давно ты не сражался бок о бок со мной, но теперь это время пришло. Нам предстоят великие дела — деяния, достойные песен.
Командор слушал и улыбался, но его тренированный ум оценивал все происходящее как бы со стороны. Деяния, достойные песен? Если все свершится так, как предусматривает план клингонов, то вряд ли в Квадранте Альфа останется кто-то, кому еще хотелось бы петь.
Улыбка сошла с лица Ворфа, и теперь в его глазах стояло недоумение: неужели канцлер проделал столь долгий путь только для того, чтобы найти в лице Ворфа еще одного воина? Конечно же, нет. Сейчас Гоурон рассмеется и скажет, что он всего лишь пошутил.
— Вы хотите, чтобы я отправился в Кардасию с вами? — спросил Ворф.
Гоурон раскинул руки.
— А разве есть лучший способ реабилитировать себя в глазах соотечественников? — ответил он вопросом на вопрос. — Пошли со мной, Ворф! На Кардасии нас ждет слава!
Глава 15
— Ворф, ну что же ты застыл, как какой-то д'блок? — недоумевал Гоурон. — Я даю тебе шанс. Я даю тебе славу! Все, что требуется от тебя, это взять ее.
Ворф молчал. Его мозг, привыкший в течение десятилетий к многовариантным отношениям людей, делал привычную аналитическую работу. Взять славу? То есть, вернуть себе обманчивое уважение тех, кто так скуп на него? Принять на серебряном подносе известность, стать знаменитостью? Он, конечно, станет таковым. Еще бы, ведь он единственный из клингонов, кто служил в Звездном Флоте и оставил его ради Гоурона. Ради того, чтобы сразиться на его стороне в великой битве против Кардасии, якобы ставшей марионеткой в коварных руках ненавистного Доминиона.
Пожалуй, об этом сложат песни. Но как долго их будут петь?
Как только рассеется дым сражения и зазвучат победные гимны, Ворфа принесут в жертву тем высшим принципам, которые он будто бы предал.
Они подняли чашу, но каково вино на цвет?
Командор глянул в глаза канцлера и увидел, что они горели безумием. Ворф почти физически ощутил, как содержимое чаши плеснули ему в лицо.
Быть безумным клингоном — это еще не доблесть.
— Если уж речь идет о славе, то пусть она вся достанется вам, — с расстановкой произнес Ворф. — Я не могу пойти с вами, Гоурон.
Последние слова Ворф не просто произнес, он вытолкнул их изо рта пересохшими от волнения губами. В них заключалось все, от чего он отказывался навсегда.
Лицо канцлера застыло в недоумении. Он не мог себе представить, что кто-то мог не согласиться с ним. Гоурон ясно видел перед собой великий путь великой Клингонии, его сознание не допускало других вариантов, вообще каких-либо отклонений от этого пути. Как, в принципе, можно думать иначе? Разве может клингон отказаться от возможностей завоевать славу?
— То есть как не можешь пойти со мной? — переспросил Гоурон. — Конечно, можешь. Ведь ты клингон, и на этом корабле твое место.
Ворф смотрел на канцлера и думал о том, как ему объяснить истину, которая очевидна любому человеку. На Ворфе форма офицера Звездного Флота, она — символ верности Звездному Флоту.
— Я не могу оставить свой пост, — сказал Ворф как можно проще.
— У тебя нет больше никакого поста! — закричал Гоурон, потрясая кулаками. — У тебя нет больше места на этой станции! Тебе незачем носить форму Звездного Флота.
— Я присягал на верность, — спокойно произнес Ворф.
— На верность кому? — перешел Гоурон на визг. — Федерации!
Он произнес это так, будто присяга на верность Федерации была всего лишь пустым звуком. Ворф даже не поверил своим ушам.
— Вы хотите заставить меня нарушить слово? — спросил командор.
Оба замолчали и изумленно смотрели друг на друга. Они явно не ожидали, что разговор примет подобный характер. Ворф всегда считал Гоурона своим настоящим другом, а тот, в свою очередь, так же думал о Ворфе. Только дружеские чувства руководили Гоурон ом, когда он решился отправиться в дальний путь к «ГК-9» и вернуть в лоно Отечества строптивого Ворфа. Канцлер понимал, чем он рисковал, идя на эту встречу после разрыва отношений с федерацией… И вот этот упрямец отказывается от предложения канцлера. Такому поведению нет разумного объяснения.
Глядя в глаза друг другу, оба прежних товарища вдруг поняли, что их точки зрения на долг и многое другое оказались несовместимы. Эта горькая истина открылась им именно теперь, когда война стояла у порога.
— Нарушить слово? — неожиданно скрипучим голосом спросил Гоурон. — Что хорошего, обязующего в слове, если ты даешь его тем, кто понятия не имеет о чести? Кто отказывается шевельнуть пальцем в то время, когда клингонские воины проливают за них свою кровь? Говорю тебе, у них нет чести! И ты ничем им не обязан!
Гоурон подскочил к Ворфу совсем близко и почти касался своей бородкой его мундира.
— Дело не в том, что я обязан кому-то чем-то, — спокойно ответил Ворф. — Дело в моем долге перед собой. Ворф, сын Мога, не может пойти на нарушение своей клятвы.
Но последние слова не произвели на канцлера никакого впечатления. Он не мог смириться с неожиданным поворотом дела.
— А твой долг по отношению к канцлеру Клингонии? — спросил он вдруг, прижав руки к груди. — По отношению ко мне? Я возвратил тебе доброе имя, дал твоей семье положение в высшем свете. Так как же ты отплатишь мне?
Ворф не отвел взгляда, не отступил.
— Верно, я многим обязан вам, — произнес он твердо. — И готов отдать за вас свою жизнь. Но вторжение в Кардасию ничем не оправдано, и я не могу поддержать его.
Пристально посмотрев на командора, канцлер отвернулся и умолк. Увидев перед собой крепость, которая не поддалась его натиску, он резко изменил отношение к командору. Внутри Гоурон кипел от гнева, но внешне это никак не проявлялось. Он расхаживал по мостику и изредка переглядывался с офицерами. То, что Гоурон рисковал своей жизнью, для командора не составляло секрета с самого начала. Но теперь он понял, что канцлер рисковал потерять уважение подчиненных, которые наблюдали за происходящим со все нарастающим осуждением. Вывод напрашивался сам собой: чтобы сохранить уважение подчиненных, Гоурон должен был вернуть строптивого Ворфа в свою команду.
— Ворф, я всегда считал тебя своим другом и союзником, — сдерживая раздражение, произнес Гоурон. — Именно поэтому я даю тебе последний шанс реабилитировать себя. Пойдем со мной.
— Я не могу, — твердо ответил командор.
Усилием воли Гоурон заставил себя сохранять спокойствие и даже дружелюбие в голосе.
— Подумай о последствиях своего поведения, — с нотками суровости произнес канцлер. — Если ты сейчас отвернешься от меня, то до тех пор, пока я жив, тебе нигде в Клингонии не будет приюта. Твой род потеряет титулы, привилегии и должности в Высшем Совете, а твоя земля перейдет к соседу. У тебя ничего не останется.
Если бы Гоурон закричал, заорал, зарычал, то сотрясением воздуха дело и кончилось бы. Но канцлер говорил с той убедительностью, которая характерна для обреченных.
В этот момент командор даже позавидовал ему — не каждый способен с такой решимостью идти навстречу гибели. Но канцлер, судя по всему, готов на все ради достижения своей цели.
Ворф вытянулся, встал по стойке смирно и бесстрашно посмотрел в глаза Гоурона.
— Ничего… кроме чести, — произнес он.
Еще минуту назад Ворфу казалось, что сделать этот решающий шаг будет очень трудно, но вышло иначе. Теперь все стало просто и ясно. Ему предлагали на серебряном подносе выкуп, но он отверг его.