Конан издал гирканийский боевой клич - сигнал Талуфу и его присоединяться к нему. А затем повернулся к одному охраннику, который начисто забыл про меч у него на поясе и замахнулся табуреткой, проявляя больше ярости, чем умения.
Удачный взмах табуреткой столкнулся с мечом Конана. Сталь застряла в дереве. Конан крутанул меч, выдергивая его, и одновременно как можно сильнее пнул по табуретке. Та отлетела назад, врезавшись в живот забывчивому меченосцу. Тот в свою очередь тоже полетел назад и врезался спиной в стол, ломившийся от кувшинов с вином и блюд с разносолами. Стол опрокинулся с грохотом от падающих блюд и бульканьем разливающихся марочных вин.
Несколько слуг, и мужчин и женщин, настолько отупели, что опустились на четвереньки, как собаки, и принялись лакать вино. У Конана так и чесались ноги дать им пинка, как тем же собакам.
Гам перекрыл гирканийский боевой клич.
- Хвала Митре! - пробормотал Конан себе под нос, но вслух язвительно выругался. Затем в помещение вбежали с мечами наголо Талуф и его .
Спасая свою жизнь, Конан и то сражался с меньшей осторожностью, чем сражался сейчас в этой псевдобитве. Его людям и ребятам Талуфа требовалось выглядеть кровными врагами, по-настоящему не проливая крови - ни своей, ни кого-либо из слуг, пялившихся на происходящее или распростертых на полу. Именно это-то на самом деле и представляло для Конана самую большую трудность - как не поскользнуться в лужах вина и еды или не споткнуться о тела слуг, слишком набравшихся, чтобы уползти из-под топающих сапог дерущихся!
Один за другим люди Конана и удирали по лестнице на крышу. Киммериец отступал в арьергарде, фехтуя с Талуфом так бешено, что их мечи высекали искры, задевая о стены. Конан напомнил себе, что надо будет показать меч кузнецу, прежде чем отправиться по следу госпожи Дорис.
Наконец Конан и его собрались на крыше. Перед ними стояло две задачи. Одна - послушать, как Талуф будет говорить со слугами, и помочь, в случае если с Талуфом и его ребятами что-то стрясется. А другая - помешать слугам ринуться всей толпой на крышу и в отчаянии броситься вниз. Если они не приземлятся на головы, то, может, и не причинят себе серьезного вреда. Но шум, несомненно, выйдет за пределы дворцовых стен. И если он и не приведет вовремя настоящих Воителей, то определенно приведет к появлению соседей Акимоса, задающих вопросы, на которые Конан совсем не желал отвечать.
План Конана увенчался успехом. Он услышал, как слуги говорят о пещерах Зимгаса, об отборных бойцах и лошадях, приготовленных для долгого путешествия, о крытой дорожной повозке, оборудованной словно для удобства знатной дамы. Он услышал о слугах, расспрашиваемых, знают ли они что-нибудь о Доме Лохри, и многое другое.
Если б услышанное Конаном было веревкой, то ее хватило бы, чтобы повесить Акимоса десять раз кряду. Он дождался, пока Талуф не сказал слугам, что они хорошо служили своему хозяину и что он будет сразу же предупрежден. И добавил, что им следует очистить дом от всяких следов своего пиршества, иначе даже услуга, оказанная ими Воителям, не защитит их от хозяйского гнева.
А затем Конан и его люди убрались, так же украдкой, как и те воры, какими они прикидывались. Когда они добрались до заранее обговоренного места встречи в туннелях, то застали Талуфа уже там, и его ребята несли два сундука.
- В одном - свитки со стола Акимоса, - доложил сержант. - Я сказал, что нам надо изучить их, чтобы узнать побольше о том, что же искали воры.
- А в другом? - спросил Конан, ткнув в сундук носком сапога. Вес его сам по себе кое-что говорил, и он оказался набитым серебряными монетами, с примесью нескольких золотых и цепочек с самоцветами.
- Этот вернется обратно, - распорядился Конан.
- К Акимосу? - Талуф вытаращился, словно те же пьяные слуги.
- Нет, слугам. Назови это наградой за их добрую услугу Воителям.
- Клянусь причиндалом Эрлика! - выругался Талуф. - А я уж чуть не испугался, что ты стал честным человеком, Конан.
- Уж не знаю, каков Конан, - влез в разговор Реза. - Но тебе я, сержант Талуф, так скажу. Если у тебя завелись мысли сделаться вором, то не оглашай их там, где мне слышно.
Госпожа Дорис легла на живот, приподняла края палатки и выглянула наружу. Она, несомненно, смогла бы больше увидеть из входа в палатку, но тогда охранники заметили бы ее и что она не настолько отупела от страха, как притворялась.
Пока что охранников легко удавалась обмануть. Она не воображала, что одурачить Акимоса и Скирона будет столь же легким делом, но по крайней мере охранники были началом. Что угодно было лучше, чем заливаться слезами, пока не превратишься в ком безмозглой плоти.
К тому же эти охранники почти все время были единственными людьми, находившимися в пределах ее досягаемости. Если они не будут с ней настороже... ну, это было не больше чем хрупкой надеждой. Но и самая хрупкая надежда - это больше чем то, что у нее осталось, когда то... создание... появилось в ее покоях.
Выше по склону она увидела красное пламя бивачного костра. Оно, казалось, освещало вход в пещеру. У этого входа в пещеру плясала силуэтом на фоне пламени худощавая фигура. Ей подумалось, что это Скирон, и он казался неодетым.
На нее накатила волна страха, заставляя впиться зубами себе в руку, чтобы не заскулить как голодный щенок. Она лгала себе, когда думала, что от обмана охранников будет какая-нибудь польза. Ей не удастся так лихо провести их, чтобы сбежать, прежде чем Скирон снова нашлет чары. И даже если удастся сбежать, Скирон может послать следом за ней своих тварей.
Через некоторое время страх достаточно спал, чтобы она снова могла дышать. Теперь она увидела на фоне пламени и другие силуэты. Люди, несущие груз - стеганые одеяла, дрова, кувшины и другие предметы, которые ей не удалось опознать. Похоже, они заносили их в пещеру.
Теперь страх уступил место смеху. Неужели она напугала себя чуть не до истерики из-за того, что Скирон накладывал на припасы Акимоса чары сохранности?
Смех принес ей облегчение, так что она смогла поесть колбасы, выпить пива и забыться сном.