Место без жалости
Путь воина – это прагматичный путь. О любви и сострадании на этом пути говорить почти бессмысленно. По крайней мере – в наших общепринятых понятиях. Самым «сострадательным», если судить по книгам Карлоса Кастанеды, был дон Хулиан, который готов был отдать любому свою последнюю рубашку. А почему? Да потому, что ему плевать было на ближних. Но это все же не безразличие. Не знаю, какое слово подойдет здесь лучше всего. Наверное, все же «отсутствие жалости» - самое удачное. Просто, когда ты с человеком – можешь и веселиться с ним, и сопереживать или злиться. Но, отвернувшись – тут же о нем забываешь.
Здесь как раз и возникают проблемы: люди считают, что они уникальны и только единственны, кто требует к себе внимания. Ну, и посему требуют: «если уж поддерживаешь меня, то будь добр – ненавидь моих врагов, а друзей моих люби». Т.е. каждый пытается тянуть тебя на свою сторону.
Сам я стараюсь не пользоваться такими понятиями, как точка сборки и ее положение. Не спорю, очень удобное понятие для объяснения некоторых вещей, но… я не «видел» ни кокона человека, ни точки сборки, ни сияния осознания вокруг нее. Поэтому для меня это будет только абстрактным понятием. А поскольку Карлос Кастанеда писал о конкретном явлении, которое он и сам видел, то мое использование этих понятий будет наверняка не тем, что подразумевалось в его книгах.
Мне гораздо удобнее использовать понятие «состояние». Во-первых, в этом нет никакой мистики, а во-вторых, это слово знакомо всем и каждый подразумевает под ним примерно одно и то же. Это слово из нашего жизненного опыта. Жизненного опыта каждого человека. И, в общем-то, оно хорошо отражает большинство тех моментов, о которых приходится здесь говорить. Таких состояний много и в некоторых может пребывать только воин. Каждый человек тоже может попасть в любое из этих состояний, но задержаться в них не получится. А то и вообще не заметит. Для этого нужна воля и дисциплина; то, чем воин как раз и отличается от нормального человека.
Одним из таких состояний является «место без жалости». Это одна из самых серьезных вех на пути воина. Фактически, достижение этого места можно назвать «точкой невозвращения». Достигнув его, впервые по-настоящему чувствуешь, что значит быть свободным от общества. И после уже ни за что не променяешь эту возможность на свою прежнюю жизнь.
Опишу свое первое переживание места без жалости. Первое, оно всегда запоминается лучше всего…
Мы с товарищем ехали из Киева в Одессу плацкартным вагоном (с Сашей Ф., о котором я упоминал в «Первых вратах сновидений»). Нашими были верхняя и нижняя полки; мы сидели на нижней и разговаривали о сновидениях, Кастанеде и т.п. На соседней нижней полке сидела женщина и делала вид, что ей совершенно не интересно слушать нашу беседу. Возле боковой нижней полки стояла другая женщина и непрерывно вздыхала. Она уложила на нижней спать ребенка, а вторая у нее была верхней. Спустя какое-то время, та женщина, которая сидела возле нас, не выдержала и вдруг сказала:
- Вот вы говорите такие умные вещи, а женщине места не уступите…
Тут же раздался голос второй:
- Да что вы! На словах-то у них все красиво!
Одновременно с Сашей, в один голос и не сговариваясь, мы выпалили (обращаясь к первой женщине):
- Женщина! Какое ваше дело?!
Я до сих пор прекрасно помню это свое переживание. У меня это вырвалось непроизвольно, искренне, от всей души. В ту секунду я действительно считал, что это не ее дело. В этой фразе было одновременно все: и ее якобы «незаинтересованность» чужим разговором, и вздохи той женщины, которая ничего прямо не могла сказать (как же – взять на себя ответственность!), а давила на нас жалостью. Между прочим, даже не присев возле ребенка, хотя спокойно могла это сделать. И требование к нам ложиться спать, когда еще рано (присесть негде было; оставалось лишь лезть на свою верхнюю полку, ну, и на вторую, если уступить свою нижнюю). В общем, в этой фразе отразилась вся абсурдность данной ситуации. Спустя какое-то время мы, конечно, уступили место; увы, для меня социальная среда была тогда еще сильна. Но ощущенье этого мгновенья запомнилось. А спустя годы оно стало нормой моей жизни.
Чтобы было понятно, видимо, стоит упомянуть, что подобная реакция для меня была не свойственной. Нормальной моей реакцией было бы тут же испытать чувство вины. Именно с такой реакцией я прожил многие годы своей жизни.
Любое действие в состоянии отсутствия жалости невозможно спланировать. Это импровизация. Это состояние, в котором нет ни сомнений, ни мыслей – одно лишь действие. У меня это действие вылилось в такой вот странный вид. Кастанеда, когда впервые достиг места без жалости, подстегиваемый «выжившим из ума» доном Хуаном, раздал все покупки детям и просто пришел и сел в машину. Каждому – свое, как говорили древние.