На ее зубах сверкали драгоценные камни, и она натянула на себя не меньше четырех шелковых платьев. Мужчина на боковой полке влажно кашлял, сквозь повязку на его горле проступали алые пятна. Кричали младенцы.
— Я слыхал, они придут в Перфил дня через три или даже раньше, — сказал человек в ближнем ряду.
— Люди короля не станут грабить Перфил, — проговорил его сосед. — Они идут, чтобы его защитить.
— Король обезумел, — возразил первый. — Бог якобы внушил ему, что кругом одни враги. Он уже два года не платит солдатам. Когда они пытаются бунтовать, король набирает новую армию и обрушивает на старую. Лучше держаться от всего этого подальше.
— Охо-хо… — вздохнула женщина где-то позади Лучка. — Наконец-то мы поехали. Какое счастье! Просто сердце радуется!
Лучок попытался подумать о колдунах с болот Перфила, но внезапно увидел Халсу, в поезде, рядом с собой.
«Ты должен их предупредить», — сказала она.
«О чем предупредить?» — спросил Лучок, хотя уже и сам понял.
Когда поезд войдет в горы, прогремит взрыв. Со всех сторон к вагонам кинутся солдаты. Живым до Квала не доберется никто.
«Не поверят», — вздохнул он.
«Но все равно нужно предупредить», — настаивала Халса.
У Лучка затекли ноги. Он немного подвинул сидящего на коленях Мика.
«Что тебе за дело до них до всех? — спросил мальчик. — Ты же их ненавидишь!»
«Неправда!» — воскликнула Халса.
Но Лучок был прав. Она ненавидела свою мать, которая смотрела, как убивают ее мужа, и ничего не делала. Халса тогда кричала, и мать залепила ей пощечину. Она ненавидела близнецов за то, что они уродились непохожими на нее, не видели мир так, как она. Они были гораздо младше и часто уставали, а нянчиться с ними приходилось ей. Халса ненавидела Лучка за то, что он был похожим на нее. Он побаивался Халсы, а она, с тех пор как он оказался в ее семье, знала, что однажды повторит его судьбу и останется совсем одна. Магия несет только несчастье. Такие люди, как Халса и Лучок, обречены быть вечными неудачниками. Единственный человек, который понимал Халсу, — это мать Лучка. Она была доброй и хорошей; она заранее знала, что умрет рано. «Позаботьтесь о моем сыне», — сказала она отцу и матери Халсы, но смотрела при этом на девочку. А Лучок должен сам за себя постоять. И Халса заставит его быть сильнее.
«Предупреди их», — повторила она.
Клюнувшая рыба дергала удочку, но девочка не обращала на нее внимания.
«Предупреди их, предупреди, предупреди…»
Они с Лучком одновременно находились и в поезде, и на болоте. Пахло углем, солью, едой. Лучок не замечал этого, так же как Халса не замечала рыбу. Он сидел и болтал в воде ногами, хотя на самом деле его там не было.
Халса выудила пять рыбин. Почистила их, завернула в листья и отнесла к костру. А также захватила позеленевший медный ключик, зацепившийся за ее крючок.
— Смотри, что я нашла, — сказала она Толсету.
— Ого! — удивился он. — Дай-ка сюда.
На его ладони ключик выглядел очень маленьким и ничем не примечательным.
— Берд! — позвал помощник колдунов. — А где тот сундучок, который ты нашел, да так и не сумел открыть?
Зеленоглазый мальчик вскочил и скрылся в одной из башен. Через некоторое время он вернулся и протянул Толсету металлический сундучок, не больше банки для солений. Ключ подошел. Толсет поднял крышку, хотя Халса считала, что это ее право.
— Кукла… — разочарованно протянула девочка.
Но это была не совсем обычная кукла. Игрушку кто-то вырезал из маслянисто поблескивающей черной древесины, а когда помощник колдунов повернул ее, то оказалось, что у куклы нет спины, зато имеется второе лицо сзади. Таким образом, она всегда смотрела вперед и назад одновременно.
— Что скажешь, Берд? — поинтересовался Толсет.
— Это не мое, — пожал плечами мальчик.
— Значит, твое, — кивнул Толсет Халсе. — Ступай наверх и отдай эту штуковину своему колдуну. А потом набери ведро воды и не забудь прихватить съестного. Ты же не догадалась принести ему обед?
— Нет, — ответила она.
Девочка и сама еще не обедала. Сварив рыбу вместе с зеленью, которую сунул ей Толсет, она поела. Оставшиеся три рыбины и зелень отнесла на верхний этаж башни. На этот раз ей пришлось дважды отдыхать — уж очень много стало ступенек. Дверь снова оказалась закрытой, но ведро с водой опустело. Халса предположила, что содержимое постепенно ушло сквозь мелкие щели, но оставила рыбу и сходила за водой.
— Я принесла обед, — отдышавшись, проговорила она. — И еще кое-что. Это кукла. Может, она заколдованная?
В ответ ни звука. Даже Лучок куда-то запропастился. Она и не заметила, как он исчез. Халса вспомнила о поезде.
— Если отдам вам куклу, — проговорила она, — вы мою просьбу выполните? Вы же колдун, а колдуны многое умеют, так ведь? Вы поможете людям в поезде? Они едут в Квал. Что-то плохое случится по пути… Вы знаете о солдатах? Попробуете остановить поезд?
Халса долго ждала ответа, но колдун по ту сторону двери молчал. Она бросила куклу на ступени, но потом вновь подняла и сунула в карман. Ее трясло от злости.
— Да вы просто трусите! — воскликнула она. — Потому-то и прячетесь здесь! Угадала? Я сама могла попасть в тот поезд, я вижу, что должно произойти! В поезде едет Лучок. И вы способны предотвратить беду, но не хотите! А раз вы не хотите, я не отдам куклу! — Она плюнула в ведро и тут же об этом пожалела. — Вы спасете людей в поезде, а я отдам куклу. Обещаю. Я принесу вам другие находки. И прошу прощения, что плюнула в вашу воду. Я принесу чистой.
Она взяла ведро и пошла вниз по лестнице. Ноги болели, ранки от укусов мошкары кровоточили.
— Грязь, — заявила Эсса, которая курила трубку, сидя на лугу. — Мухи нападают только на рассвете и на закате. Если намажешь лицо и руки грязью, они тебя не тронут.
— Она воняет, — ответила Халса.
— Ты тоже.
Эсса с громким щелчком разломила трубку надвое, немало удивив Халсу, и направилась туда, где остальные дети играли с палочками и кубиками по каким-то сложным правилам. Под деревом, цветущим по ночам, сидел Толсет на уродливом кресле, которое выглядело так, будто выросло из болота. Он курил трубку с глиняным мундштуком подлиннее, чем у Эссы. Просто до смешного длинный черенок.
— Отдала игрушку колдунье? — спросил он.
— Да, конечно…
— И что она сказала?
— Да ладно… Я не поняла. Она молода и хороша собой. Но жутко заикается. Я почти ни слова не разобрала. Кажется, что-то говорила о луне, хотела, чтобы я отрезала для нее кусочек. А потом запечь его в пироге.
— Да, колдуны обожают пироги, — заметил Толсет.
— Ну конечно! А я обожаю свою задницу.
— Ты бы за ртом своим лучше следила, — вмешался Берд — зеленоглазый мальчуган. Он ходил на руках без всякой видимой причины. Ноги болтались в воздухе, будто сигнальные флажки. — А то колдуны заставят тебя пожалеть.
— Я уже пожалела, — ответила Халса.
Не сказав больше ни слова, она принесла к запертой двери ведро свежей воды и вернулась в свой закуток. Легла и сразу провалилась в сон. Ей снилось, что лиса спустилась с башни и смотрит на нее. Зверь потыкался носом ей в лицо, потом поднялся и доел оставленную рыбу.
«Колдуны заставят тебя пожалеть, — подумала Халса. — Превратят в одноногую ворону».
Потом она гналась за лисой до самого поезда, где ее мать, братья и Лучок беспокойно спали, сидя на лавках. Ноги они поджали, а руки безвольно висели, как у покойников. Вонь угля и магии чувствовалась сильнее, чем утром. Поезд старался изо всех сил. Он дышал, как лисица, убегающая от своры собак. Но ему не добраться до верхушки башни колдуна. А если и доберется, то хозяина все равно не окажется на месте. Только луна, взошедшая над горной грядой, круглая и жирная, словно окорок.
Обычно колдуны Перфила не сочиняют стихи. Каждому известно, что они не женятся, не возделывают поля, не изъясняются учтиво. Говорят, колдуны Перфила ценят хорошую шутку, вот только шутить с ними самими бывает весьма опасно. Что, если они разочаруются в Халсе? Колдуны хитрые, жадные, рассеянные, помешавшиеся на звездах и насекомых, скупые, развязные, жестокие, вероломные, скрытные, любопытные, навязчивые, живучие, бесполезные и слишком высокого мнения о себе. Короли сходят с ума и губят державу, детей убивает голод, или болезни, или солдатское копье, и все это не достойно внимания колдунов Перфила. Колдуны Перфила в войнах не участвуют.