— Я вас не трону, — передаю ей сына и киваю в сторону дома. — Может, поговорим внутри? Всё же на улице начинается вьюга.
— Прошу, оставьте нас в покое и уходите! Мне нечего вам сказать! — губы женщины дрожат, а голос ломается. — У нас уже ничего не осталось!
— Мне от вас ничего и не надо. Просто расскажите, что здесь произошло, — говорю спокойно, будто с пугливой ланью.
Нехотя она всё же поддаётся моим уговорам. Пока мы бредём к её дому, я ощущаю на себе взгляды соседей. Они боязливо выглядывают из заколоченных окон. Однако никто даже не попытался помочь матери с ребёнком.
Внутри меня встречают обветшалые комнаты. Деревянный пол поскрипывает. Из мебели в парадной лишь покосившийся стол да пара стульев. Сквозь щели задувает студёный ветер. Дому явно не хватает крепкой мужской руки, чтобы навести здесь порядок.
Пока я разглядываю обстановку, мать с ребёнком неприкаянно застывают посреди комнаты. Кудрявый мальчишка почти не издаёт звуков. Истерика порядком вымотала его. Он клюёт носом, старается бороться, хлопает глазами, но уже не в силах сопротивляться накатывающей сонливости. В нём едва теплится жизнь, и если так продолжится, она может скоро оборваться.
Заметив это, женщина уносит сына в другую комнату. Вместо двери там висит ветхая ткань с несколькими крупными заплатами. Возвращается она с кухонным ножом и дрожащими руками направляет его на меня.
— Уходите! Быстро! Спасибо, что не тронули моего сына, но у меня ничего для вас нет! Даже еды! — она сжимает нож двумя руками, но он всё равно подрагивает, качаясь из стороны в сторону.
— У меня есть еда, — медленно я ловко засовываю руку за пазуху и извлекаю из кольца походный паёк. — Не деликатесы, конечно, но, думаю, вы уже давно нормально не ели. Могу поделиться, если расскажете, что здесь творится.
Женщина скалится, обнажая крепкие жёлтые зубы. Смотрю на неё, а вижу уличную облезлую кошку, которая стремится шипением отогнать прохожих, потому что давно не верит в людскую доброту.
— Брось эти ужимки! — истерично взвизгивает она.
Я молча разворачиваю свёрток, и на стол россыпью падают сухофрукты. Незнакомка протяжно вздыхает и всё же сдаётся.
— Простите меня, господин…
— Кай, — представляюсь выдуманным именем своего нового облика.
— Господин Кай, — она вздыхает и тянется рукой к еде. — Я — Альва.
Ободряюще киваю. Женщина сгребает горсть сухофруктов и торопливо относит в комнату к сыну. Через несколько минут выходит, сжимая в ладони несколько кусочков, и торопливо жуёт, настороженно глядя в мою сторону.
Наконец, она начинает говорить.
Уже с первых слов становится ясно, что и здесь всё давно изменилось. Мы с Ферроном словно выходцы из двух разных миров. Очень похожих, даже божество одно, но жизнь вокруг совершенно иная. Не та, о которой мне постоянно рассказывает учитель.
В их деревню совсем недавно наведывались члены секты и забрали ещё несколько молодых мужчин. Говорят, те обладали способностями к постижению Пути. Совсем слабыми, но всё же их забрали. Силой. Как и её мужа.
— А как та секта называется? — спрашиваю я, надеясь, что хотя бы здесь чутьё подведёт меня.
— Хм, господин Кай, — женщина набирает ещё жменю сухофруктов и отправляет в рот. — Мы живём очень далеко от неё. В самой глуши. Я даже сказать вам не могу. Может, кто-то другой из жителей знает…
— Может быть. Только вы тут все не очень общительны, и теперь я понимаю почему.
Она рассказывает, что в горах главный источник пропитания — охота на горных козлов. Мелкие поселения держатся только за счёт этого, но сектантам плевать. Они забирают в основном мужчин — последних кормильцев. Так и умирают маленькие деревеньки.
Однако уводят не только мужчин, но и женщин, правда, гораздо реже. Альва предполагает, что для удовлетворения сектантов в женской ласке. Ей удаётся выразиться намёками, но я прекрасно понимаю, о чём идёт речь.
— Почему вы не обратитесь за защитой к наместнику? Почему не отправитесь в город побольше? Я не местный, но карту гор видел. У вас есть несколько крупных городов.
— Эх, господин… Мне да с маленьким ребёнком… Я уж лучше тут помру на родной земле. В городах есть надежда лишь для знатных и тех, у кого есть деньги, — вздыхает она. — С мужчиной я, может, ещё и смогла бы выжить, но самой… это верное самоубийство.
Да уж, как будто здесь она сможет выжить.
— А наместник… думаете, он не знает, что из нас последние соки выжимают? — продолжает Альва. — Главное — лишь бы налоги исправно шли, на остальное ему плевать.