— Нет, господин Ханко, — мягко отвечает Каору. — Они вели себя очень любезно.
Ханко лишь хмыкает:
— Что ж, они не безнадёжны!
Каору умело заговаривает нашего проводника, а я внимательно смотрю по сторонам. Иногда вклиниваюсь в разговор, чтобы не вызвать подозрений, но большую часть времени просто глазею вокруг, не забывая эмоционально отзываться о величии секты.
На самом деле я подмечаю каждую мелкую деталь и странность. Всё выглядит роскошно, кроме самих учеников. Они очень усталые, худые и кажутся напряжёнными. При виде нас в сопровождении Ханко едва ли не пугаются. Отводят взгляды или вообще уходят, стараясь делать это незаметно и спокойно. У многих, кто не скрывает рук, на предплечьях я замечаю странные шрамы. Обычно один или два, ни у кого не видел больше. Что бы это значило?
Нас приводят к одной из пагод высотой в десять ярусов. Даже претендентам выделяют отличные места. У входа нас встречает высокий парень, даже выше моего нынешнего облика. Выглядит он свежо: лицо упитанное, щёки розовые, а вздёрнутый нос похож на сливу. Незнакомец сильно выделяется среди других практиков, как наливной фрукт среди подгнившего дайкона.
— Это Таяр, он отвечает за казармы для новичков и проводит вас, — представляет его Ханко. — Один из наших лучших мастеров завтра займётся вами лично. А сейчас прошу меня извинить, мне пора идти.
— Рад знакомству. Пойдёмте, я всё вам покажу и расскажу, — парень кланяется и приглашает нас жестом в пагоду.
Краснощёкий адепт, моментально перехватив инициативу, начинает засыпать нас информацией. Высокая пагода позади него и есть казармы. Нам с Каору выделяют отдельные комнаты рядом. Поскольку женщин в секте немного, они живут по соседству с мужчинами. Объяснив, где мы можем пока находиться, Таяр так же уходит встречать новеньких.
— Что будем делать в ожидании вступительного экзамена? — спрашивает Каору, когда мы осматриваем наши комнаты.
Они просторные и оборудованы всем необходимым. Купальня на каждом этаже общая. Обеденный зал находится в отдельном одноэтажном здании, в стороне от пагоды. Таяр сказал, что мы вольны посещать любые места во дворе казарм.
— Очевидно, собирать слухи, — отвечаю я. — Если это, конечно, возможно. Слишком уж пугливые здесь ученики. Ни в одной секте такого не встречал.
— Тогда разделимся? — предлагает Каору.
— Пока, думаю, не стоит расходиться. Пойдём в прилегающий парк на заднем дворе, — предлагаю я. — Говорить будем по отдельности, но держаться в поле зрения друг друга.
— Поняла, — кивает Каору.
Как и везде на территории секты, это место напоминает райский сад. Однако я всё сильнее ощущаю фальшь. Вся территория секты словно красочная ширма, скрывающая от глаз нечто очень скверное.
Адептов здесь немного, но есть с кем поговорить. Мы осторожно расспрашиваем их о порядках в секте. Все, как один, утверждают, что это место прекрасно, хотя по ним не скажешь. У многих синяки на лицах и теле. И снова эти странные шрамы в виде колец. Опять же, я вижу лишь одно или два, не больше.
Когда мы начинаем расспрашивать о судьбе учеников, подробностях обучения или странностях, никто не говорит открыто, будто боясь наказания. Попыток мы не оставляем, но ничего стоящего узнать не удаётся. Лишь пара человек советует держать язык за зубами и не задавать лишних вопросов.
Мы с Каору продолжаем прогулку по парку, стараясь держаться на виду друг у друга. Внезапно мое внимание привлекает шум, доносящийся из-за густых кустов. Приблизившись, я вижу небольшую полянку, где разворачивается драма.
Трое молодых адептов окружили парня, сжавшегося на земле. Они пинают его и выкрикивают оскорбления.
— Ты позор для секты! — рычит один из них. — Из-за таких слабаков, как ты, наш поток считают никчёмным!
— Пожалуйста, хватит…– стонет парень, закрывая руками голову. — Я стараюсь изо всех сил…
— Старайся лучше! Иначе отправишься на исправление, как твой дружок!
— Развлекаемся? — громко спрашиваю я, выходя из-за кустов.
Адепты резко оборачиваются. На их лицах застывает смесь удивления и раздражения.
— Не лезь не в свое дело, старик, — огрызается один из них. — Это внутреннее дело секты.
— Я планирую к ней присоединиться, так что это и моё дело тоже, — парирую я, приближаясь. — Разве в секте принято избивать своих же товарищей?
— Этот слабак нам не товарищ, — сплёвывает другой. — Из-за него страдает репутация всей секты.
Парень на земле поднимает на меня полные отчаяния глаза. Его лицо в крови и синяках.
— Репутация секты? Или ваше самолюбие? — я смотрю на троицу в упор. — Много ли чести избивать слабых? Разве это не один из постулатов Пути?