— О! Малыш, я никогда не предположил бы, что ты сможешь помешать мне. Просто знаю, что тебе не нравится идти со мной. Ты предпочел бы сгореть. Лишь бы с ними вместе, — Тимони перевел взгляд на него, но смотрел недолго, скоро запрокинув лицо вверх — к светлеющему небу с редкими облаками, уже начинающими розоветь. — Неужели не осознаешь, что стремишься к смерти?
Марафел сжал зубы и скатал одеяло. Самое неприятное, Тимони был недалек от истины. Не было времени обдумать, что лучше — жить с пустотой в сердце или же сгореть, погибнуть в горячем огне и уйти вслед за той, что была важнее собственной жизни. Перед глазами Марафела снова встала страшная картина — костер, жаркие языки пламени заслоняют от него девушек у столба, черный дым, устремляется прямо в небо.
Будничный тон Тимони прервал эти мысли:
— Сегодня мы будем ночевать в деревне. Вечером начнется гроза.
Марафелу снова нечего было сказать. Он лишь подумал, что теперь похож на мотылька, привлеченного пламенем. И никуда от жара уже не скрыться. Пламя — это Тимони, от него не убежать.
Тот как раз подошел совсем близко и положил ладонь на плечо Марафелу:
— Малыш, не грусти. Для тебя все только начинается. Я же собираюсь все завершить.
Марафел не понял ни слова, еще вчера Тимони говорил о другом. Впрочем, в глазах его стояла Тьма, а всем известно, что на пути Тьмы легко встретиться с безумием.
***
Они ехали сквозь лес, не торопливо, но и не медленно. Тимони иногда приостанавливал лошадь и вглядывался в небо, но лицо его оставалось холодным и спокойным. Марафела утомляла тишина, но заговорить с Тимони он не решался, иногда ласково поглаживал Долинга, но тот только вздыхал в ответ. Лаон оседлал Тимони, что вряд ли приводило ее в восторг — взгляд ее был печальным. Алети и Миэки шли следом и Марафелу казалось, что они сбежали бы, но им будто бы что-то мешало. Возможно, Тимони наложил какое-нибудь заклятье на их и без того измученные души.
В полдень Тимони остановил Лаон и спешился. Не говоря ни слова, он поднял ладони к небу и замер. По лицу его пробежала тень, словно что-то незримое причиняло ему боль, губы беззвучно зашевелились — Тимони начал читать заклинание. Постепенно он опускал ладони, потом присел на одно колено и положил их на землю.
Лошади нервно переступили, Марафел заметил, что земля словно дрожит под ладонями, будто прикосновение ей неприятно. Вскоре из-под пальцев Тимони побежали тонкие серебристые струйки воды.
— Напои лошадей и запасись водой, — хрипло проговорил Тимони, поднимаясь, лицо его было белым, как бегущие по небу облака.
Марафел не стал спорить и первым подошел к небольшому хрустально-чистому родничку, пробившемуся благодаря магии сквозь землю и травы. Он зачерпнул пригоршню воды и осторожно выпил ее, та оказалась освежающей и вкусной. Кони опасливо последовали его примеру. Они доверяли не Тимони, а только ему.
Тимони застыл в отдалении, прислонившись к серебристому стволу дерева, названия которого Марафел не знал. Видимо, ему не было дела, чем там занимаются лошади и он сам, Тимони закрыл глаза, словно прислушивался к мелодии, звучащей лишь в его голове.
Когда лошади вдоволь напились и все фляги были наполнены свежей водой, родник поглотила земля, только блестящие от влаги травинки напоминали, что вода здесь действительно была. Марафел вздохнул и подошел к Тимони.
— Нам пора? — спросил он с опаской. Тимони с трудом открыл глаза.
— Да, мы скоро продолжим путь.
— Тебе теперь трудно творить магию? — Марафел наблюдал за ним с любопытством, уцепившись за это, чтобы справиться с растущим нежеланием жить.
— Нет, — губы Тимони тронула улыбка, в темных глазах блеснул огонь. — Трудно создавать что-то новое. Здесь подземных вод нет, я сотворил его сам, не полагаясь на природу. Оказалось труднее, чем я ожидал.
— Тьма не умеет творить и создавать, — серьезно ответил Марафел. Лицо Тимони исказила гримаса гнева.
— Что ты об этом знаешь? — недовольно спросил он, больше обращаясь к себе, и устало оторвался от дерева.
***
Безлюдные леса и степи, сквозь которые упрямо прорезалась дорога, приносили в душу Марафела тоску. Они ехали весь день и только на закате увидели маленькие деревенские домики. Восток затянуло черными тучами, и порывы жаркого ветра мешали дышать. Иногда среди тьмы, клубившейся на горизонте, вспыхивали алые зарницы.
Тимони направил Лаон прямо к площади в центре деревеньки. Там он остановился и спешился, но Марафелу приказал оставаться на коне. Некоторое время он постоял рядом с юношей, а потом направился к самому большому дому во всей деревеньке.
Едва Тимони скрылся за дверью, с небес хлынул дождь. Марафел опустил голову, струйки воды стекали по лицу будто слезы. Пронизывающий ветер больше не нес тепла, и он задрожал. Кони отфыркивались от воды, трясли гривами, прядали ушами, в отличие от Марафела им по нраву был такой дождь.
Марафел подумал, что Тимони нарочно издевается над ним, и уже хотел попроситься к кому-нибудь на ночлег, как вдруг тот появился рядом, точно струи дождя соткались в его фигуру.
— Пойдем, — позвал он и зашагал прочь. Кони повернулись и пошли следом.
Слепящий ливень до последнего скрывал очертания дома, к которому Тимони вел Марафела и лошадей. Потом они все-таки расступились, открыв взгляду ветхое строеньице с покосившейся от времени крышей. Тимони не стал стучать, а сразу распахнул дверь, вступив в выплеснувшееся наружу пятно света.
Марафел спрыгнул с коня, нерешительно замер под струями ливня. В дверях появилась хмурая осунувшаяся девушка, шагнула за порог, кивнула Марафелу на дверь и увела лошадей в мокрую тьму.
В домике было неожиданно тепло, большой очаг освещал комнату, даря кроме света и манящий жар. У самого огня сидела женщина с пепельно-серыми спутанными волосами, лицо ее изрезали морщины, кожа казалась темной, точно солнце долго закаляло ее жарким лучами. Женщина не повернулась к вошедшим, веки ее были прикрыты, а губы беззвучно шевелились, словно она бормотала длинное заклинанье.
Тимони уселся прямо напротив нее, а Марафел предпочел сесть поодаль. Живые оранжевые блики и искры вдруг напомнили ему о девушках, погибших в таком же веселом ненасытном пламени.
Дверь снова распахнулась, вошла молодая хозяйка домика, молча посмотрела на гостей и скрылась в другой комнате, явно не желая видеть их лишний раз. Тимони, впрочем, тоже не удостоил ее взглядом, зато со старухи глаз не спускал. Марафел отвернулся, душа темного мага представлялась ему не лучше того пламени, что поглотило его любовь.
— Что делаешь ты в этой глуши, мальчишка? — скрипучим голосом проговорила вдруг старуха. Она медленно открыла глаза, и их на удивление ясный взгляд уперся прямо в темноту зрачков Тимони.
— Ищу, — коротко ответил маг, не отвернувшись.
— Ищешь? — в голосе старухи мелькнула нотка насмешки. — Многие ищут, но никто не находит.
— Что ты знаешь? — Тимони фыркнул. — Вы все здесь глупы, вам не ясны простейшие вещи!
— А что знаешь ты, мальчик? О старости, о немощи, о бедности? — в глазах старухи отразилось пламя. — Мне девяносто лет, я помню те времена, что были до Императора. И никому не говорю об этом. Император не любит людей с хорошей памятью, — на миг лицо старухи озарила бледная улыбка. — Ты юн, мой мальчик, но так силен, как были сильны только умудренные годами. Вот удивительно — они могли остановить для себя ход времени, но я все равно видела их такими, какие они есть. Так же, как сейчас я вижу, что ты идешь путем, который приведет тебя к гибели.
— А не выжила ли ты из ума? — Тимони прищурился. — Откуда бы тебе знать, что ждет меня впереди. У тебя даже нет собственной силы. Как тебе заглянуть в будущее?
— О! Я так много видела на своем веку, что мне не нужно иной силы. Вижу, как за тобой по пятам следует смерть, — старуха скрипуче рассмеялась. — Но и за Императором крадется она неотступно.