— Где ты был? — спросил он, и голос его дрогнул.
— Какая разница? — Марафел удивленно посмотрел на него. — Как будто я тебе нужен?
— Нужен, — и когда Марафел подъехал ближе, Тимони тронул его за плечо. — Нужен. Не отставай. Я не хочу потерять тебя в глуши.
Айкен едва слышно вздохнула. Тимони говорил таким голосом… ах, она хотела бы однажды услышать от него что-то подобное. Отчего же он тратит такие слова на Марафела?
Она внезапно разозлилась, понимание, что ей Тимони не скажет ничего такого же никогда, больно ужалило. Даже вскользь брошенный Тимони взгляд пронизан враждебностью, а Марафелу безразлично, что спутник так волнуется за него:
— Нужен? Для достижения цели? — размышлял он вслух. Сейчас они пристально смотрели друг на друга. — Так? Какую цель ты преследуешь и зачем я тебе понадобился? В тебе не осталось человечности, ты не способен любить или сочувствовать. Ты на пути Тьмы, думаешь, теперь я могу тебе доверять? Могу принять за чистую монету разыгранное тобой волнение?
— Возможно, ты прав, — Тимони направил коня и вскоре занял свое место впереди.
Айкен никак не могла разобраться, что за путь Света и путь Тьмы. Для нее, воспитанной по здешним законам и меркам, Светом была богиня, а Тьмой — все маги. Никогда и никто не творил магии, опираясь на имя богини. Так какая же разница? Почему тот, кто творит магию, может выбрать еще какой-то там путь? Он ведь и без того отвернулся от истинного света? Отчего Марафел отталкивает Тимони, хотя тот искренне беспокоился за него?
Айкен неопределенно пожала плечами. Неуверенный жест подчеркнул, насколько сильно от нее ускользает понимание, о чем там беседуют спутники.
— Почему ты не откроешь своей цели? — Марафел не оставил Тимони в покое. — Как думаешь, если решишь принести меня в жертву, должен я об этом узнать? Или ты в любом случае не собираешься оставлять мне выбора? Расскажи, отчего я не должен сам избрать свою судьбу?
— Не так давно ты хотел последовать за Лайли, — бросил Тимони ледяным тоном, не повернув головы. — Разве ты не сам решил, что тебе нет места здесь? На Летинайте тебе так же некуда идти, ведь ты лишился истинной любви!
— Откуда бы тебе это знать? — вот теперь голос Марафела перестал быть спокойным. Тимони угадал его мысли. Угадал, что в нем тоже есть Тьма.
— Откуда? Потому что маги знают такие вещи, — рассмеялся Тимони, он нашел слабое место. — Лайли еще только начала привязываться к тебе, но в твоей душе горела страсть. Вы были предназначены друг другу, а теперь ее нет, ее не вернуть. И что же? Ты по-прежнему хочешь жить? Нет, совсем не хочешь.
Айкен потерла висок, разговор порождал у нее головную боль. Что значит истинная любовь? Она опять ничего не понимала. Тимони снова стал таким же далеким, чуждым и насмешливым, таким же холодным магом. Айкен разочарованно отвернулась.
Ей бы очень хотелось снова попробовать оживить в душе Тимони чувства, что проснулись, стоило Марафелу исчезнуть. Айкен еще сильнее разозлилась и стукнула пятками по бокам лошади, заставив ту перейти на рысь.
— Не тебе решать за меня, — послышался за ее спиной голос Марафела. В ответ Тимони расхохотался.
— Отчего же не мне? Сам ты решить не в состоянии.
— Айкен уехала вперед, — перевел разговор Марафел. — Не стоит спорить в ее присутствии.
Тимони хотел было ответить что-то резкое, но передумал и только кивнул. Они направились следом по лесной тропе.
Между тем Тимони заметил, что Айкен вызвала у него какое-то странное чувство, будто бы в воздухе повис вопросительный знак, хотя природы этого вопроса он уловить не смог.
Марафел же, стоило Тимони перестать на него смотреть, печально улыбнулся. Было мучительно приятно сознавать, что Лайли на самом деле была предназначена ему. Истинная любовь? Счастье для тех, кто живет на Летинайте.
Марафел не думал о Лайли, как о той, что больше не вернется. Он лелеял воспоминания и размышлял, что после смерти его душа обернется колокольчиком и зазвенит на ветке с ней рядом. Колокольчики в саду Рейниар — жители Летинайта точно знали, что будет с их душами.
Они догнали Айкен и поехали молча.
Тимони случайно бросил взгляд на Марафела, и его переполнила черная зависть. Тот улыбался. Пусть за улыбкой скрывались печаль и боль, но в то же время она подтверждала — Марафелу было дано больше, чем Тимони.
Тимони никогда не любил. Ему трудно было понять, отчего Марафелу оказалось настолько больно потерять Лайли. Переродившись, он не вспомнил, что на иной путь его толкнула столь же сильная боль от потери. Тимони только гадал, что за чудо таится в любви. Он страстно завидовал, вполне осознавая, что вряд ли когда-нибудь испытает что-то подобное.
Эмоции заострили черты его лица, заставили глаза потемнеть еще сильнее, и когда Айкен повернула голову к нему, выражение лица ее так напугало, что она поспешно отвернулась. Взгляд ее наполнился печалью, схожей с печалью Марафела.
***
Лаон никак не могла рассказать собратьям о том, что ее тревожило. Простых знаков для этого не хватало. Может быть, Долинг тоже почувствовал нечто подобное, может, Алети и Миэки тоже что-то поняли, но…
Лаон горестно опустила голову. Темный маг — не лучшая компания, но маг, что еще шатается между Светом и Тьмой — во много раз хуже. Тимони сейчас — совсем не тот Тимони, но что-то истинное в нем осталось, и Лаон понимала, что возможность вернуть его к Свету еще была. Вот только под силу ли это бессловесной лошади? Нет!
Лаон вдруг захотела потерять разум, чтобы не ужасаться тому, как много получается понять и невозможно выразить.
========== Часть 15 ==========
Это был сон, который снова и снова беспокоил его в последнее время. Тревожил и волновал, несмотря на то, что он давно разучился волноваться и тревожиться.
***
Пятилетняя девочка содрогается во сне, губы ее шепчут едва слышно, а он внимательно прислушивается, пытаясь разобрать каждое слово. Склоняется к постели, отчего тень падает на простыни и нежную кожу.
— Сквозь огонь, и кровь, и боль взойдет он на трон. Его признают законным правителем, но это не будет правдой. Дух его не позволит совести возобладать, и он будет править, не щадя ни страну свою, ни народ…
Шепот прерывается частым дыханием.
— Ему будет дарована сила, но от нее никому не будет добра. Солнце покажется черным, люди будут лишь игрушками в его руках. И долго продлится его царствие, потому что он станет красть мгновенья чужих жизней и бережно расходовать их для продления своей.
Девочка испуганна, но тот, кто наклоняется к ней, не разочарован словами. Напротив. Однако еще мгновением позже она продолжает:
— Всему приходит конец, и однажды войдет в его дворец девушка, чья сила равна будет силам богини. Светла она будет лицом, и изумрудные искры таланта будут сиять в глазах ее. Праведная душа, чистая совесть, сердце холодно и разумно. Она пройдет свой путь до самого конца, придет забрать похищенное, сокрытое в тайне. И она протянет десницу над всей страной.
Его лицо омрачается.
— Слово ее будет подобно громовому раскату. «Остановись, — скажет она, — ибо ты неправедно занял это место, уступи его по доброй воле». Самонадеянность погубит его, ответит он ей лишь: «Убирайся». Тогда собственная сила пожрет его… — голос девочки дрожит, и она открывает глаза.
— Спи, сестренка, — мягко говорит он ей, поправляя простынь. — Спи, милая.
— Мне снилось… — она приподнимается на локтях, волосы падают на лоб мягким каскадом.
— Знаю, это был очень страшный сон, — он подталкивает ее лечь. — Страшный сон — но всего лишь сон. Образы и виденья, что приходят в нем, рассеиваются в солнечных лучах. Спи, сестренка, кто здесь тебя обидит? Ты же знаешь, сколько людей бережет и охраняет нас. И я всегда — рядом.
— Да, — она доверчиво сворачивается калачиком, кладет пухленькую ладошку под щеку. — Расскажи мне, как ты победишь мои сны?
— Хорошо, — он разглаживает складки на простыне. — Я приду, зажав в руке солнечный луч. И сны дрогнут передо мной.