Марафел скользнул в комнату за его спиной и не таясь подошел к Айкен. Он осмотрелся, заметил ее плащ на койке и подхватил его, а затем медленно развернул и накинул ей на плечи.
Незнакомец опешил от удивления, а Марафел отыскал остальную одежду и собрал ее, после чего обратился к Тимони:
— Пойдем, с ней все в порядке. Не трать свои силы.
Незнакомец наконец собрался с мыслями и резким броском кинулся к Тимони, намереваясь пронзить его ножом, но лезвие рассекло воздух. Тимони улыбнулся еще шире и отмахнулся от Марафела:
— Смотри! Он хочет поиграть со мной!
— Тимони, — Марафел так мягко позвал его, в то же время приобнимая Айкен за плечи и уводя прочь, что за этим нельзя было почувствовать приказа, однако Айкен осознала, что Марафел именно приказывает, и страх смешался с изумлением.
Незнакомец снова метнулся к Тимони, и опять клинок поразил пустоту. В ответ Тимони легонько коснулся его плеча.
— Спи, — прошептал он с нежностью, хотя от ярости у него побледнели губы. — Я не убил его, хотя и следовало, — повернулся он к Марафелу. — Поехали отсюда!
Во рту Айкен собралась горечь, а комната на глазах погружалась во тьму. Она почувствовала, что тело становится ужасающе мягким, и последнее, что заметила — глаза Тимони. Они отчего-то показались ей зелеными.
***
Лайли и Каталин едва улучили минуту, чтобы побыть наедине: жители поселения кружили рядом, постоянно предлагая и ужин, и ночлег — все что угодно, лишь бы Лайли согласилась. Она же решила, что не может выбрать ни между семьями, ни между домами, и будет лучше оставаться на улице, пусть ночь и грозилась стать прохладкой.
— Что тут происходит, ты что-нибудь поняла? — поинтересовалась Каталин, склонившись к Лайли.
— Кое-что, — кивнула она. — Здесь существует некое пророчество, оно говорит, что в этот мир должна явиться…
— Богиня, — продолжила Каталин. — Это я уловила.
— Богиня, — повторила Лайли. — Она придет в трудный час и покажет новый мир. Что я, похоже, и сделала — по их мнению, конечно. А потом она сделает что-то, чтобы такой мир наступил здесь.
— Ага, — Каталин оглянулась на жителей, державшихся на почтительном расстоянии. Кое-кто перешептывался, кое-кто молился. — Мы не заходим ни к кому потому, что всех остальных может ожидать что-нибудь плохое…
— Их признают нечестивыми, — Лайли повернулась к Каталин и спросила: — Что, по-твоему, это вообще значит? Нечестивый?!
— Может… Как будто с Тьмой в душе? — Каталин сама поразилась внезапной догадке. — Наверное так!
— Ладно, — Лайли устало вздохнула. — Почему они спрашивали, люблю ли я их? — На это Каталин пожала плечами. — Потому… Потому что богиня должна всех любить? Нет… Разве они боялись бы меня?
— Они боятся чем-то тебе не угодить… В смысле, не тебе, конечно, а богине. Но я все равно ничего не понимаю. Что это вообще такое — богиня?
Жители не прислушивались к их разговору, но расселись прямо на земле неподалеку. Они готовились просидеть так всю ночь напролет. Рядом со взрослыми были и дети, самые маленькие хныкали или засыпали на коленях матерей неспокойным сном. Лайли было их жаль.
— Надо узнать, что случилось с девушкой, и отпустить всех жителей домой. Пусть лучше заботятся о своих детях, чем заставляют их мерзнуть на земле.
— И как ты это сделаешь? — поинтересовалась Каталин.
Лайли пожала плечами и поднялась, решив поимпровизировать. Она выпустила несколько огоньков, и те зависли над людьми, повергая их в удивленное молчание.
Лайли улыбнулась и подошла ближе, опустилась на землю и, не обратив внимание на прокатившийся по толпе вздох, сказала:
— Я хочу говорить с вами. Хочу знать, что произошло с девушкой, которую оставили на берегу. Когда расскажете — я отпущу вас по домам. Вы не должны сидеть тут всю ночь. Особенно с детьми.
— С ве… девушкой? — прошептал внезапно севшим голосом старик, которого, похоже, здесь признавали за главного. — Мы… Мы виноваты. Мы считали ее ведьмой, бежали за ней, чтобы схватить. Но мы не тронули ее! Она упала и умерла сама…
— Умерла сама, — повторила Лайли. Жители замолчали, в их глазах читался ужас. — Вот как, — продолжала она. — Из-за вашей ошибки девушка, которая совсем не была ведьмой, больше никогда не откроет глаза. В вашем мире почти нет настоящих ведьм. Ваш Император — жестокий и бессердечный человек, ему нравится держать вас в страхе.
— Ты гневаешься на нас, о Андреас?! — осмелилась спросить одна девочка, щупленькая, в запыленной старой одежде. Она стояла особняком, и мать не могла одернуть ее.
— Гневаюсь? Нет, — Лайли покачала головой. — Гнев — темное чувство. Я же печалюсь. Ваш мир мог бы стать куда лучше, и мне так грустно, что вы не хотите сделать его таким.
— Андреас Сильная отправится к Императору? — тихо прозвучал еще один вопрос.
— Это мой долг, — Лайли поднялась. — Расходитесь по домам. Возможно, ваш мир изменится к лучшему, если вы сумеете истребить Тьму в ваших сердцах. Вы должны отказаться от ненависти, что рождается внутри, когда вы встречаете кого-то красивее или счастливее, веселее, чем вы. Просто другого. Когда вы поймете, как это, остальное придет к вам само собой. Вы должны полюбить себя, полюбить других, открыть сердца Свету.
Когда Лайли подошла к Каталин, та качала головой. Лайли чуть обеспокоилась:
— У тебя затекла шея?
— Что? Нет, — Каталин смущенно улыбнулась. — Не могу поверить, что твои слова смогут хоть что-то изменить здесь. Однако в их глазах ты действительно богиня. Та, кто превосходит их, та, чьи слова они не могут до конца расшифровать. Та, что указывает путь.
— И чем же я их превосхожу? — удивилась Лайли.
— Трудно объяснить, — Каталин поправила волосы, точно ища в простом жесте успокоение. — Да и разве только ты? Любой, кто живет в нашем мире, здесь бы воспринимался… также? Если, конечно, сумел бы избежать огня.
***
Марафел и Тимони привезли Айкен в гостиницу. Она очнулась только в комнате, быстро переоделась, пока они подождали за дверью, и словно пришла в себя.
Всю дорогу Марафел размышлял заклинании, которым воспользовался Тимони, пока наконец не спросил:
— Это твое заклинание погружает в сон с обычными снами?
— Что? — Тимони подозрительно посмотрел на него. — Оно дарит сны о лете. Зачем тебе это? Волнуешься за того ублюдка?
— Совсем нет! — Марафел вздохнул. — Не злись, вспоминая о нем, все уже позади, — он смущенно опустил взгляд. — Я хотел бы, чтобы ты усыпил меня.
— Мучают кошмары? — понимающе проговорил Тимони. — Хорошо, ложись, это несложно. Перед дорогой тебе в любом случае следует выспаться получше.
Марафел послушно опустился на койку, а Тимони легонько коснулся его виска. Уснул Марафел практически сразу.
Тимони укрыл его плащом в непонятной жажде позаботиться, будто бы Марафел — его собственный младший брат, который удивительным образом оказался светлее, мудрее и чище. Мудрый младший брат — смешно? Настоящее наваждение. И Тимони встряхнул головой.
— Сколько бы вы ни ругались, но ты заботишься о нем, — послышался печальный голос Айкен. — Отчего вы отправились искать меня? Почему не оставили там?
— Из-за тебя мы могли бы оказаться в опасности, — бросил Тимони, не поворачиваясь к ней. — Стоило тебе рассказать о нас, и сначала бы вспыхнул костер у твоих ног, а затем послали бы за нами. Но магия имеет границы, Айкен. Я вряд ли сумел бы спасти и себя и мальчишку. Как не… — и замолчал.
— Как не сумел защитить ваших спутниц, — добавила за него Айкен. — Не вини себя.
— Послушай, — Тимони отошел от койки и сел за стол. — Я не виню себя, я прекрасно знаю, что виноват, понимаешь, в чем разница? Мне не вспомнить, откуда взялась эта уверенность, но я верю собственным чувствам.
— То есть ты не помнишь? Но почему? — Айкен подошла ближе и всмотрелась в него странным взглядом. Тимони нахмурился.
— Пускай не помню. Неважно, — грубо ответил он.
— Пугаешь меня и притягиваешь одновременно, — призналась Айкен, опускаясь на другой табурет. — Я знаю только, что вновь обрекаю себя на страдания. Но мне нужно высказать то, что я поняла.