Тимони качнул головой.
— Нам стоит взглянуть на храм, — отметил он.
— С чего бы? — Марафел отнял руки от лица.
— Хочу посмотреть на статуи, — Тимони отставил почти полную тарелку.
— Ты что-то знаешь? — Айкен склонила голову.
— Нет, — Тимони отломил кусок белого хлеба, свежего, еще теплого, и с удовольствием впился в него зубами.
Айкен посмотрела на Марафела и пожала плечами.
— Магов вообще бывает трудно понять, — заметил Марафел вскользь.
***
Ратуша находилась неподалеку от храма, поэтому, когда они все же отправились смотреть на статуи, многие горожане шли в том же направлении.
Тимони всю дорогу молчал, Айкен и Марафел держались за руки, словно испуганные дети.
Даже сейчас в городе разливалась тишина, наполняемая лишь шорохом шагов. Тимони это совсем не нравилось. Лучше бы люди кричали! Тихое, спокойное, но непрекращающееся движение напоминала мгновения перед тем, как обрушивается буря.
Храм вырос внезапно — здания расступились и выпустили его вперед. Горожане шли мимо, и Тимони пришлось подобраться к вратам вплотную, а не то толпа продолжала бы нести его к ратуше. В последнее мгновение Тимони с трудом вытащил из нее Марафела и Айкен.
Они замерли прямо напротив статуй, что печально взирали на идущих мимо. Марафел, запрокинув голову, едва не вскрикнул, узнавая одинаковые черты их лиц.
— Это Каталин! — вырвалось у него. — Как это возможно?
— Странно, — Тимони не скрывал удивления. — Весьма странно.
— Кто такая Каталин? — Айкен рассматривала статуи Привратниц с благоговением. Их редко ставили в храмах, но черты лица она узнавала по тем описаниям, что давали жрецы.
Тимони качнул головой и увлек Марафела и Айкен вслед за теми, кто шел к ратуше.
Загадка, которую он хотел отгадать, таилась во всем, что происходило.
Он вспомнил слова старухи, что не раз повторила в ночь своей смерти:
— Придет она, светла лицом и чиста сердцем. Погубит Императора. Но я-то знаю, одной ей не справиться. Ты сильный мальчик, помоги исполнению пророчества. О нем рассказала мне сестра Императора. Помоги… Ты сможешь. Ты отомстишь за тех, кто погиб, за тех, кто еще погибнет, пока доберешься в столицу. Ты отомстишь. И тогда…
— И тогда все здесь обретут счастье, — задумчиво повторил он последние слова старухи вслух. Марафел взглянул на него непонимающе.
Тимони покачал головой.
Айкен вдруг замерла, глаза ее наполнились слезами. Наперерез людскому потоку к ней шел мужчина, длинные темные волосы которого были стянуты на затылке кожаным ремешком, а зеленые глаза казались необычайно серьезными. Одетый просто, на руках он держал темноволосую девочку полутора лет, а та заинтересованно рассматривала людей.
— Тен? — переспросила Айкен, когда мужчина приблизился.
— Айкен, — он мягко улыбнулся. — Как давно не видел тебя.
— Как супруга? — Айкен так сжала пальцы Тимони, что он посмотрел с осуждением, но ничего не сказал.
— Лиа умерла, когда появилась на свет Сэйриан, — печаль в глазах Тена казалась Айкен холодным морем, но сердце молчало — ни боли, ни страсти.
— Мы все теряем близких, — кивнула она. — Моя бабушка тоже покинула этот мир. Не плачь по ним, наши слезы вряд ли им помогут. Живи ради своих детей.
— Да… — Тен посмотрел в лицо дочери, и к нему вернулась улыбка. — Мы видели богиню. Она такая хрупкая и сильная! Она подарила нам веру в то, что назвала Светом, мы защитим эту веру перед лицом слуг Императора.
— Как она выглядела? — вырвалось у Тимони. Тен словно ждал этого вопроса.
— Хрупкая, как цветок, волосы каштановой волной падают на спину, но открывают лоб, глаза карие, стоит посмотреть в них — и со дна поднимается зелень, охватывает и качает, как волны. Она говорит звонко и смеется, как ребенок. И утешает, и исцеляет наши раны — как духовные, так и физические. С нею была златовласая Привратница. Ее синие глаза смотрели на нас строго.
— Пора идти, — шепнул Марафел, заметив, как побледнел Тимони.
Они пошли сперва рядом с Теном, но потом отстали. Тимони все еще был бледен.
Отчего богиня и Привратница были так похожи на Лайли и Каталин?
Айкен же ничего не замечала, вспоминая улыбку Тена. Когда-то, очарованная ею, она рыдала ночами. Он совсем мало прожил в их деревне, уехал вместе с молодой женой. Айкен любила его столь беззаветно, но теперь сердце словно и не почувствовало, что он рядом. Она все еще сжимала ладонь Тимони, и от того, что он так близко, у нее кружилась голова.
Пусть он тоже не любит ее, пугает ее, Айкен вздохнула, принимая это. Любовь не приносила ей счастья.
========== Часть 24 ==========
Площадь оказалась полна народу. На помосте у входа в ратушу стояли огромные бочки, по терпкому и тягучему запаху, что тянулся от них, можно было предположить, что внутри, скорее всего, смола.
Между бочек застыла связанная женщина в белоснежном платье, она была седой, но в свете солнца волосы казались живым серебром. Люди на площади перешептывались — они знали ее, это была та самая жрица, что засвидетельствовала приход богини и Привратницы.
У подножия помоста замерли люди в черных одеждах, удерживающие факелы в руках, один из них медленно поднялся на помост, оставив свой факел в приколоченном наспех железном держателе, и принялся вымарывать белую ткань чем-то чёрным.
Айкен сощурилась, пытаясь понять, что он делает, а затем сдавленно ахнула — он вымазывал жрицу смолой. Марафел рядом вздрогнул. Взволновалось и людское море.
Однако никто из слуг Императора не слушал, о чем говорили в толпе. Вдосталь измарав белое платье, один из них повернулся. Голос его звучал монотонно и глухо, но разносился далеко над площадью.
— Мы наказываем эту женщину за то, что она лжепророчествовала. Она порочила имя светлой богини нашей Андреас. Она заставила вас поверить себе. Да сгорит она чистым пламенем, и душа ее станет свободной от заблуждений. Тогда она узрит истинную богиню.
— Мы видели истинную богиню! — запротестовали в толпе. — Все видели.
— Она исцелила мою дочь!
— Она говорила с нами!
Криков становилось все больше. Слуги Императора переглянулись, и еще двое поднялись на помост. Синхронные удары — из бочек медленно поползла тягучая черная маслянистая жидкость. Полилась на площадь, прямо под ноги людям.
Черные языки протянулись к ступням.
— Значит, вы все сгорите в праведном огне! — снова раздался монотонный голос. — Силой Императора мы выжигаем гнездо неверия. Во имя богини нашей Андреас.
Факелы горели так ярко!
— Они убьют, они убьют всех, до кого доберется пламя. Убьют тех, кого оно пожалеет. Они сожгут весь город, — прошептала Айкен и вцепилась в ладонь Тимони.
— Я этого не позволю, — отозвался он.
Одна половина его души задыхалась от невозможности поверить, что существует такая жестокость, вторая ликовала встретив кого-то еще темнее себя.
— Тимони! — Марафел посмотрел на него с ужасом. В его глазах читалась мольба, и тогда Тимони взглянул вверх.
Над площади плыли потоки силы, безымянной силы. Свободной.
Тимони осенило: стоит только сплести заклятие верно — и эта сила сама наполнит кружево, удержит, спасет каждого!
Люди на площади подались назад, отступая от черных языков. Кто-то из слуг Императора, ухмыляясь, поднес факел сначала к лицу жрицы — чтобы напугать ее и увидеть, как слезы выступают на глазах, потом к потекам смолы на белом платье.
Этот миг застыл для Тимони, растянулся бесконечно — огонь пока не выбрал, бежать ли по черным дорожкам, метнутся ли в сторону.
Тимони ясно вспомнил заклинание, которое разучивал с Редрином. Пламя свечи танцевало из-за него, мерцало, превращалось в причудливые фигуры.
Тимони с легкостью вспомнил каждое слово.
Он словно поднялся над всей площадью, соприкоснувшись к потокамм безымянной силы, одна фраза, и каждый язычок пламени ответил ему, готовы во всем повиноваться.
Тимони не сдержал восторга — впервые ему покорилось так много силы сразу. Он щелкнул пальцами, и веревки соскользнули, освобождая жрицу. Пусть черные бусины смолы продолжали скатываться на помост с подола платья, языки пламени боятся их, замирают с едва заметным трепетом. Тимони держал их все — и каждый из них!