Потом нам очень быстро перекатали договоренные суммы со счета Базы на наши, открытые еще в Иммиграционном отделе счета в Банке Ордена. Все без проволочек, очень оперативно, вежливо и предупредительно.
Потом стали выпускать на улицу в объятия Оксаны, но только после подписания бумаги, что никаких претензий к администрации Базы по приему переселенцев и грузов «Россия и Восточная Европа» и лично к мисс Майлз мы не имеем. Конечно же не имеем, за такието бабки! Но об этом особо не распространяемся. С паршивой овцы хоть шерсти клок, а нынешняя овечка оказалась поистине с золотым руном. Я и десятой части этих денег выбить с них не рассчитывал, если уж совсем почестному.
Кстати, наши хохлушки всю причитающуюся им сумму взяли наличными, громко заявив, что банкам не доверяют. И для этой цели заранее запаслись большими полиэтиленовыми пакетами с ручками. И пошли с ними, как из супермаркета с картошкой. От, дуры. Кассирша в банке на них обиделась и выдала им наличные купюрами по пять и десять экю. Все двенадцать тысяч.
Я уходил последним, обменяв на экю еще полмиллиона рублей от Ругина в разной валюте. На мой счет упало дополнительно около пяти с половиной тысяч экю. И какуюто мелочь с собственного кошелька – долларов на пятьсот гдето, тоже была обменяна на эти смешные пластиковые деньги с голограммами.
Все, прощай Родина! Здравствуй, Новый Мир.
«Визу» и «Мастеркард» – спустить в унитаз и даже не вспоминать, сколько на них было бабла. Хватит на сегодня расстройств.
Да, еще у Арама лежат мои девятьсот экю, обменянные на золото. Итого, у меня на руках почти семьдесят восемь с половиной тысяч экю. Не богатый Буратино, но уже чувствую себя вполне уверенно, так как не нужно будет, задрав хвост, уже завтра носиться в поисках куска хлеба. А этогото я и боялся больше всего. Но теперь в наличии неторопливый выбор с полной свободой перемещения и рассматривания этого мира на предмет, где в нем хорошо можно устроиться. Фермером на фронтире я себя не видел. Просто не представлял.
Потом нас всем автобусом Оксана отвела в битком забитый разными орудиями убийства оружейный склад, где выложила на длинный деревянный стол четырнадцать вороненых наганов[141], в качестве «комплимента» от Майлз. Ехидно добавив, что остальное, все что захотим, можем купить здесь же, но уже за свои кровные.
– Оксана, – обратился я к обслуживающей нас девушке. – Мы имеем право выбора из этих револьверов?
– Да хоть все переберите, мне по барабану, – усмехнулась она.
– Тогда выкладывайте на стол все, что есть.
– В этом случае вы мне потребуетесь как мужчина, – игриво подмигнула она мне, колыхнув своим четвертым размером бюста.
– Мячик, что ли, из мужского туалета выкатить? – принял я ее игру.
– Нет, ящик с револьверами изпод прилавка достать, – улыбается, – он тяжелый.
Ящик, который мы вытащили на белый свет, был не слишком тяжелым, но полсотни револьверов в нем было.
Меня сразу привлек своим блеском никелированный револьвер, но только я к нему потянулся, как Оксана быстро выхватила его у меня из рук, взвизгнув:
– Этот в подарок не входит. Он вдвое дороже.
– Сколько? – спросил ее.
– Двадцать экю, – ответила она.
Я ухмыльнулся:
– Всегото. Давайте его сюда. Я за него заплачу.
Отложив никелированный (или хромированный – не знаю, как точно) наган в сторонку, стал перебирать остальные револьверы. Сразу обратно в ящик отлетело пяток их – сильно потертых, явно юзаных, и, судя по дате, как бы еще не с Гражданской войны. Потом отбраковал все изделия времен обеих Отечественных войн. (Если кто не в курсе, то напомню, что до прихода к власти большевиков Первая мировая война называлась у нас второй Отечественной, так как первой Отечественной была война с Наполеоном.) Оставил только продукцию мирного времени от Императорского Тульского оружейного завода с начала века до тринадцатого года (с которым большевики все любили себя сравнивать) и советскую фабрикацию, того же ТОЗа, тридцатых и конца сороковых годов. Таковых была почти половина.
Попалась в этой куче парочка револьверов для скрытого ношения с укороченным стволом и рукояткой. Делался такой специально для советских спецслужб и официально назывался «Наган командирский» или «Наган НКВД». Так и есть, на щечке гравированная надпись в пять строк:
«Н.К.В.Д.»,
«С.С.С.Р.»,
«перв. оруж. завод»,
«в Туле».
В самом низу дата «1928». У второго разница была только в дате – «1932». А так на вид вроде даже нецелованные. И кажется, из них ни разу так и не выстрелили. Повезло так повезло. Их, как мне рассказывали любители всякого стреляющего железа, всего несколько тысяч и сделали. Раритет. Если так и дальше пойдет, наверное, смогу тут нехилую коллекцию собрать. Всегда мечтал.
Так, а это что на стволе? Никак крепление под глушитель?
– Оксана, а «Брамита»[142] для нагана у вас случайно нет? – спросил продавца.
Девушка возмущенно фыркнула.
– Орден не поощряет торговлю глушителями и прочими прибамбасами для бесшумной и беспламенной стрельбы, – отбарабанила как по писаному. – Считается, что честному человеку не от кого скрываться, даже если он стреляет.
– Все понятно и логично, – почесал я репу. – Они вообще запрещены?
– Нет, запрещения официального никакого нет, – ответила Оксана, – но это морально не поощряется. По крайней мере, на орденских территориях вы ничего такого не найдете. Да и на других территориях как минимум косо посмотрят.
Отвлекся от продавца, оглядел своих девчат и спросил всех громко:
– Так, у кого тут самые маленькие ручки? – И тут же сам себе ответил: – Таня Бисянка, подойди ко мне.
Я взял в руку узкую девичью ладошку и приложил к ней револьвер. Укороченная рукоять для нее была как родная, как по ее руке сделанная.
Потом потребовал взять револьвер нормально, как для стрельбы. Нажать на спуск. И она довольно уверенно щелкнула самовзводом, а он у нагана тугой, под четыре килограмма усилия.
– Нравится? – спрашиваю.
Она кивнула, улыбнувшись эльфийскими глазами.
– Владей!
Таня улыбнулась:
– Спасибо, Жора. Я пойду, посмотрю тут еще?
– Нет проблем, Танечка.
Отпустил ее и повернулся к остальным «пионеркам».
– Выбирайте. Все новье. Ни разу не стреляное. На год изготовления не смотрите, раньше эти игрушки делали лучше, чем сейчас. Плохие года я уже отбраковал.
Второй нагановский укорот я решил оставить себе. В качестве так называемого оружия «последнего шанса». Первым я уже выкупил никелированный револьвер. Он был очень красив, на нем только наградной серебряной таблички на рукоятке не хватало с подписью «комбриг М. Н. Колун»[143].
– Оксана, а патроны к наганам нам разве не положены? – снова я обратился к нашему менеджеру по продажам вооружения.
– Да не крохоборничайте уже совсем, – затараторила та по малороссийской привычке. – Вон там, в углу, ящики. По пятьдесят экю за тысячу. Ровно ящик. Майлз говорила только про стволы в подарок. По одному в руки. А все остальное – за наличные.
– А другие стволы вместо наганов можно выбрать?
– Ой, я вас умоляю. – Оксана всплеснула руками. – Дешевле нагана только даром. Они все по десятке идут. А самый дешевый пестик тут вам в сто двадцать экю обойдется. Майлз по зловредности решила вам неликвид втюхать. Их тут давно никто не берет.
Мой прокол. Надо было на переговорах обстоятельней быть. Хотя стволы я стребовал уже просто в угаре, типа прокатит еще и такая шара или нет. Но все равно обидно, что поимели за лоха на ровном месте.
– Так, девочки, – сбил я снова свою стайку, – каждая в обязательном порядке покупает по ящику нагановских патронов, потому как чуйка моя шепчет, что больше мы ими вряд ли где разживемся. Оксана, сколько у вас всего таких патронов?
– Двадцать ящиков, – тут же откликнулась она.
– Давайте их все сюда. Каждая девушка купит по ящику, остальные семь куплю я. Оксана, один мой вскройте, чтобы девочки могли свои револьверы зарядить.