— Нет, товарищ, нет! Я ничего не знаю! Я ничего не сделал!
Бангаре взглянул на него с брезгливостью: жалкий человечишка, да и только! Может быть, вся эта история — лишь буря в стакане воды, но, возможно, за этим кроется что-то серьезное... Он обернулся к Питеру, который ждал приказаний, рассматривая непристойные статуэтки на полках — совокупляющиеся парочки во всех позах.
— Помоги-ка мне! — бросил он.
Южноафриканец подошел ближе; в глазах его блеснул живой интерес. Ему уже приходилось забивать людей молотком, душить голыми руками, перерезать горло и даже закалывать в автобусной толчее заточенной велосипедной спицей, но паяльная лампа — это было что-то новенькое. Неплохая идея...
— Да, шеф, — сказал он. — Что с ним сделать?
— Сними с него штаны.
— Нет, товарищ, нет! — взвыл Бабу.
Бангаре бросил на него равнодушный взгляд, поглаживая язычком пламени медную статуэтку, словно для тренировки.
— Я задал тебе вопрос, — отчеканил он.
Кровосос расстегнул пояс Бабу, бросил его на пол и двумя руками разорвал брюки. Комнату наполнил запах испражнений. Брезгливо поморщившись, южноафриканец стянул с пленника разорванные брюки, достал из кармана нож и одним движением разрезал сомнительной чистоты трусы, обнажив съежившееся мужское достояние.
Бангаре подошел к табуретке и склонился над Бабу, прищелкнув языком.
— Надо же, товарищ, конец у тебя ничего. Твоя невеста, верно, не скучала. Жаль мне ее...
У Бабу вырвалось сдавленное рыдание. С преувеличенной тщательностью Бангаре прибавил огонь, пламя зловеще зашипело и стало почти белым.
— Подержи его, — приказал он Кровососу.
Питер обошел табурет и обхватил пленника своей железной лапищей за шею. На губах его заиграла садистская улыбочка.
— Осторожней, шеф, — хохотнул он, — не подпали заодно мои яйца!
Бангаре не ответил, занятый своим делом. На службе у Ролингса он многому научился. Паяльная лампа — чертовски удобная штука и годится на все случаи жизни, к тому же это орудие простых тружеников — то, что нужно для революционного движения. Конечно, «электрошок» — тоже неплохо, но надо иметь в виду, что в Африке электричество есть далеко не везде.
Он присел на корточки рядом с пленником и медленно поднес язычок пламени к его животу. Вспыхнули волоски, кожа покрылась красными волдырями. Раздался нечеловеческий вопль, и отвратительная вонь паленого мяса наполнила комнату. Огонь в неумолимой руке Бангаре продолжал лизать нежную кожу, которая с шипением таяла, как леденец. Член несчастного уже покрылся темными струпьями, кожа клочьями свисала с него. Даже Питер отвернулся, сдерживая подкатившую к горлу тошноту. Внезапно мулат выключил горелку и встал, глядя на свою работу. Бабу, с искаженным от боли лицом, прерывисто дышал, издавая пронзительные крики. Глаза его, казалось, вот-вот выскочат из орбит, рот широко раскрылся... Это натолкнуло палача на новую мысль: если пленник будет и дальше упираться, он обожжет ему небо и горло.
Но сейчас Бабу было так больно, что он был не в состоянии говорить. Он попытался шевельнуться и снова взвыл — малейшее движение было невыносимо для обожженной плоти.
Вдруг в дверь мастерской негромко постучали. Бангаре поставил лампу на стол, вытащил из-за пояса пистолет и пошел открывать. В дверях стоял его шурин с серым от страха лицом.
— Чего тебе надо? — рявкнул мулат.
— Тут вроде кричали, — пробормотал скульптор трясущимися губами. — Соседи проснулись, спрашивают, в чем дело. Я...
— Заходи, — бросил Бангаре.
Хозяин мастерской колебался. Тогда мулат втащил его внутрь и захлопнул дверь. Повернувшись, он подтолкнул скульптора к потерявшему сознание пленнику.
— Ты перестарался, шеф, — с тревогой шепнул ему Питер, — боюсь, он загибается...
— Брось, — отмахнулся Бангаре, — прикидывается, хочет, чтобы его оставили в покое. Пусть отдохнет немного, и продолжим... До утра еще далеко, он у нас заговорит!
Мулат обернулся к своему онемевшему от ужаса шурину.
— Давай-ка, покажи нам, как ты работаешь, все равно пока делать нечего...
Скульптор вытаращил глаза.
— Прямо сейчас?
— Да, сейчас. Сделай нам вот такую куколку.
Он показал на фигурку стройной негритянки. Скульптор не решился возражать. Избегая смотреть на обожженного человека, он взял паяльную лампу, подошел к столу и зажал в тисках медную проволоку. По крайней мере, это его отвлечет, да и пленника не будут пытать, пока он работает... Он на чем свет клял сестру за то, что она впутала его в эту историю. При первом же удобном случае эта сучка получит такую трепку, которую запомнит на всю жизнь!
Бангаре с самым добродушным видом смотрел, как скульптор изгибает проволоку над огнем. В каждом его движении чувствовалась сноровка... Вдруг за его спиной раздался слабый стон: Бабу пришел в себя. Бангаре достал из кармана найденную у пленника пачку денег и бросил ее на стол.
— Ну-ка, — сказал он шурину, — сваяй нам кое-что еще.
Скульптор поднял голову и удивленно посмотрел на него.
— А что?
Бангаре указал пальцем на Бабу.
— Вот что. У меня рука тяжеловата, боюсь убить его. Ты будешь поаккуратнее. Давай, работай, делай с ним что хочешь. Мне надо знать, кто дал ему эти деньги.
Скульптор поставил лампу на стол. Лицо его стало совершенно серым.
— Я не могу.
Бангаре не стал тратить время на уговоры. Он просто взял свой пистолет, взвел собачку и подставил дуло к самому носу собеседника.
— Тогда я прострелю тебе башку, — обронил он.
Напряженное молчание длилось несколько секунд, затем скульптор поднялся, с трясущимися руками и пылающим лицом, охваченный стыдом, отвращением и страхом. Он знал, что Бангаре не шутит. У него была большая семья — две жены, шестеро детей и множество двоюродных братьев, как водится в Африке. Всего ему приходилось кормить тридцать ртов. Он подошел к пленнику, который затравленно смотрел на него, и остановился в нерешительности, ища место, где бедняге не будет слишком больно.
— Пошевеливайся, — прикрикнул Бангаре. — Время не ждет.
Скульптор убавил, насколько возможно, огонь горелки, стараясь не смотреть на свою жертву, медленно протянул руку и коснулся язычком пламени ляжки. Так он, по крайней мере, не изувечит его... Когда пламя лизнуло кожу, пленник снова испустил душераздирающий вопль. Бангаре злобно выругался.
— Да не так, идиот! Ты же не свинью жаришь. Займись глазами или ушами.
Скульптор не шевелился. Мулат схватил его за запястье, и горелка неумолимо приблизилась к лицу Бабу. Почувствовав адский жар, тот снова завопил, на этот раз нечто членораздельное:
— Нет! Нет! Я все скажу!
Бангаре не убрал горелку.
— Говори!
Бабу задышал чаще и пролепетал едва слышно:
— Это... это толстый Жорж, который дает напрокат машины.
— Жорж?!
Бангаре остолбенел. Он мог предположить все что угодно, только не это. Он знал толстого француза и считал его трусом и неудачником. Никогда этот жалкий тип не вмешивался в политику. Да и швыряться деньгами, одаривая голодранцев вроде Бабу, — совсем на него не похоже... Странная история... Очевидно, пленник лгал.
— Поджарь-ка ему яйца еще разок! — приказал он. — Он морочит нам голову.
Скульптор окаменел от ужаса, рука с горелкой застыла в воздухе. Бангаре потянул ее вниз, к обожженным местам, вызвав новый концерт душераздирающих криков, таких отчаянных, что мулат сам решил на время прервать пытку. Он убрал лампу, и Бабу застонал умоляюще:
— Это правда, патрон, клянусь тебе, это Жорж. Он хотел все знать про Товарища-Президента, чтобы навести на него порчу.
— Что-что?
Чтобы такой тип, как Жорж, верил в колдовство?..