— В машине, патрон. С ним Али.
— Приведи-ка его.
Кровосос выбежал и вскоре вернулся, толкая перед собой тщедушного негра со связанными за спиной руками, который бешено вращал глазами от страха. Бангаре успел надеть футболку и ждал посреди гостиной, скрестив на груди руки.
— Вот Бабу, патрон, — объявил Питер.
— Ну что, приятель, ты, говорят, разбогател? — бросил Бангаре пленнику.
Тот несколько раз шумно сглотнул слюну и наконец выдавил:
— Вай! Это подарок, шеф...
Бангаре повидал на своем веку достаточно лжецов, чтобы безошибочно угадывать фальшь. От этого человека прямо-таки разило ложью и страхом. Конечно, речь могла идти просто о темных делишках, на которые горазды африканцы... Но могло быть и кое-что посерьезнее.
— Ах, вот как! Подарок? — протянул он.
И безо всякого перехода ударил Бабу прикладом автомата в солнечное сплетение. Негр взвыл от боли и согнулся пополам. Из-за пилли-пилли эта часть тела у всех африканцев была особенно чувствительной.
— Заткни ему глотку, черт возьми! — рявкнул Бангаре.
Тотчас исполнительный Кровосос едва не задушил Бабу... Бангаре схватил его за курчавые волосы и приподнял.
— Кто дал тебе эти деньги?
Негр молчал, стуча зубами от ужаса. Мозг Бангаре напряженно работал. Нельзя допрашивать его на вилле: если будет слишком много шума, могут вмешаться военные, а он хотел раскрутить это дело сам. О том, чтобы сдать Бабу органам госбезопасности, не могло быть и речи. Внезапно его осенила гениальная идея. Вернувшись в спальню, он отрывисто бросил Сите Лингани:
— Твой брат еще работает в своей мастерской?
— Да, а что?
— Поехали к нему.
— Прямо сейчас?
Бангаре размахнулся и влепил своей подруге увесистую оплеуху. Негритянка отлетела к стене, и у нее сразу пропало желание задавать вопросы.
Не сказав больше ни слова, она набросила бубу и последовала за своим любовником. Алжирец Али-Шило сидел за рулем «Р-16». Бангаре сел рядом с ним, а Сита Лингани — сзади вместе с Питером и серым от страха пленником. Чтобы добраться до африканского квартала Ниогсин, надо было пересечь весь город. В машине царила гробовая тишина, нарушаемая время от времени лишь скрипом тормозов и щелчками коробки скоростей. Наконец они выехали на 58-ю авеню, прямую, как стрела, и пустынную в этот поздний час улицу, вдоль которой тянулись ряды низких домов.
Сита Лингани вышла первой и постучалась в одну из дверей. Минуту спустя ей открыл голый до пояса негр с электрической лампой в руке — ее брат. Узнав стоявших за спиной сестры Бангаре и Али-Шило, он проглотил вертевшиеся на языке комментарии насчет позднего визита и лишь спросил:
— Что случилось?
— Нам нужна твоя мастерская, — сказал Бангаре. — Откроешь нам и посветишь.
Негр не стал возражать: спорить с Бангаре было опасно. Он повел незваных гостей через двор, заваленный листами меди, формами для литья, незаконченными статуями, всевозможными инструментами и на ощупь открыл дверь мастерской. На полках вдоль стен стояли ряды медных статуэток, приготовленных для продажи, а в углу — все орудия труда: стол и табуретка, на столе — тиски, несколько мотков медной проволоки и паяльная лампа. Бангаре посмотрел на лампу и повернулся к своему шурину.
— Здесь ты и работаешь?
— Да.
— Зажги-ка эту штуку.
— Что-что?
— Зажги ее.
Он взял паяльную лампу и протянул ее скульптору. Тот покорно достал из кармана зажигалку и повернул кран. Раздалось тихое шипение, и из трубки вырвался длинный язык синего пламени. Скульптор убавил огонь и застыл с лампой в руке, не сводя тревожного взгляда с Ситы... Мулат довольно улыбнулся.
— Отлично. Дай ее мне и можешь идти спать.
Скульптор не вполне понимал, что здесь затевается, но тон Бангаре не допускал лишних вопросов. Поэтому он осторожно поставил лампу на табуретку и, в последний раз с тревогой оглянувшись на сестру, вышел. Сита ждала, съежившись в углу. Бангаре кивнул Али-Шило:
— Проводи-ка его. И пришли сюда этого Бабу с Питером.
Алжирец молча вышел за дверь. Через несколько минут в мастерской появился Питер-Кровосос, таща за связанные руки пленника.
— Посади-ка его на табуретку! — приказал Бангаре.
Кровосос свободной рукой переставил паяльную лампу на стол и, схватив Бабу за волосы, силой усадил его на табурет. Затем, взяв со стола моток медной проволоки, он крепко прикрутил ноги пленника к ножкам табурета. Негр действовал спокойно и неторопливо, сосредоточенно наморщив лоб, как добросовестный работник.
До смерти напуганный Бабу не поднимал головы, время от времени слизывая кровь, сочившуюся из разбитой губы. Краем глаза он косился на синий язычок пламени. Питер-Кровосос, сделав свое дело, отошел в сторону. Бангаре шагнул к пленнику и, схватив двумя руками за ворот, разорвал на нем рубашку. Обнажилась тощая, лишенная растительности грудь. Тот еще ниже опустил голову.
— Деньги при нем были? — спросил Бангаре у Питера.
— Да, шеф, — кивнул южноафриканец. — Вот.
Он достал из кармана пачку банкнот и протянул ее мулату. Бангаре взглянул на деньги. Здесь было не меньше десяти тысяч франков — огромная сумма для голодранца вроде Бабу. Он помахал пачкой перед носом пленника.
— Кто дал тебе эти деньги?
Бабу испуганно вращал глазами. Лицом он чувствовал жар горелки... Вдруг мастерскую наполнил неприятный запах.
Бангаре недоуменно нахмурился, потом расхохотался.
— Ты свинья, Бабу, — сказал он. — Ты наложил в штаны с перепугу. Что же, у тебя совесть нечиста, а?
Метис говорил спокойно, почти ласково, но Бабу знал, что за этим кроется. Нечеловеческим усилием воли он раскрыл губы и пролепетал:
— Нет, патрон, нет...
— Кто дал тебе деньги?
Молчание. Бангаре не спеша взял со стола паяльную лампу, чуть прибавил огонь и вдруг резким движением поднес горелку к груди Бабу. Синее пламя опалило левый сосок негра.
Нечеловеческий вопль сотряс стены. Корчась от боли, несчастный рухнул навзничь вместе с табуреткой, скуля, как раненый пес. Бангаре задумчиво смотрел на него. Поставив лампу на стол, он сделал Питеру знак поднять пленника и подошел к нему вплотную.
— Если будешь молчать, — спокойно сказал он, — я подпалю тебе яйца. А потом изжарю тебя заживо, как поросенка. У меня вся ночь впереди, и никто не станет искать тебя здесь.
Обезумев от боли и страха, Бабу не мог произнести ни звука. Красноватые отблески от расставленных на полках медных статуэток придавали мастерской зловещий вид. Пленник открыл было рот и снова закрыл его. Если он скажет правду, ему конец. Надо во что бы то ни стало придумать сколько-нибудь правдоподобную ложь, но какую? Опустошенный страхом мозг отказывался служить ему. Окаменев от ужаса, он смотрел, как Бангаре вновь приближается к нему с горелкой в руке. Синий язычок пламени словно загипнотизировал Бабу, ему казалось, будто он уже чувствует ожог... Мулат протянул руку вперед, и у него вырвался отчаянный крик:
— Нет, товарищ, нет! Я ничего не знаю! Я ничего не сделал!
Бангаре взглянул на него с брезгливостью: жалкий человечишка, да и только! Может быть, вся эта история — лишь буря в стакане воды, но, возможно, за этим кроется что-то серьезное... Он обернулся к Питеру, который ждал приказаний, рассматривая непристойные статуэтки на полках — совокупляющиеся парочки во всех позах.
— Помоги-ка мне! — бросил он.
Южноафриканец подошел ближе; в глазах его блеснул живой интерес. Ему уже приходилось забивать людей молотком, душить голыми руками, перерезать горло и даже закалывать в автобусной толчее заточенной велосипедной спицей, но паяльная лампа — это было что-то новенькое. Неплохая идея...
— Да, шеф, — сказал он. — Что с ним сделать?
— Сними с него штаны.
— Нет, товарищ, нет! — взвыл Бабу.
Бангаре бросил на него равнодушный взгляд, поглаживая язычком пламени медную статуэтку, словно для тренировки.