— Ну вот ты и проследи, чтобы ничего больше с этим говнюком не произошло. А то проблемы будут. Потолковать с ним хотят вроде как Ловцы.
— Ловцы? Это те, что прыгают выше дома?
— Что-то похожее, — пожал плечами Уом, который не шибко разбирался в данном вопросе.
— Ладно, но с ложечки я кормить его не буду.
— И не надо. Главное, чтоб не сдох.
И Уом со своим товарищем покинули судовую медчасть. Я остался валяться на койке, судорожно хватая ртом воздух.
— Только простыни поменял, — проворчал лекарь, — а тут ты, со своей кровищей. Определенно нужно переводиться, а то служба на «Бочке» с каждым годом все тягостнее и тягостнее…
Лекарь ходил где-то рядом, я прекрасно его слышал. Звенели склянки, он что-то искал, ругался под нос, а потом вновь обратился ко мне.
— Импортных лекарств у меня мало, поэтому тебе я давать их не буду, — произнес он с задумчивостью, словно еще и сам не решил. — Лекарства для команды, а если тратить их на каждую паскуду типа тебя, то придет время, и медикаментов не хватит для достойных людей. Но нам на помощь придет народная медицина. Вот. Я тебе дам раствор из корня сокксэ и травы фаян, он значительно поднимет твои шансы не подхватить инфекцию. На корабле у нас не шибко чисто, а спина у тебя в клочья. Температура уже к вечеру подскочит под сорок. И если переживешь лихорадку — считай, что тебе повезло.
С этими словами судовой лекарь перевернул меня на спину, вставил в рот лейку и залил туда резко пахнущую микстуру, которая обожгла мне горло. Нос закрывать прищепкой не стал, так как ноздри и без того были забиты засохшей кровью, и дышать я мог только ртом.
Вскоре микстура начала действовать, и я провалился в беспокойную бездну сна.
Она стояла напротив меня, маленькая девочка лет восьми. С куклой в руке и милыми веснушками на щеках. В таком возрасте дети особенно любознательны. У них формируется начальное мировоззрение и характер.
Но для этой малышки все было кончено. В нее вселилась сущность с Той Стороны, и теперь она была Безумным. Доказательством этому служили трупы ее родителей, лежащих на ковре посередине гостиной. Девчушка провела мой взгляд и хихикнула.
— Они были очень невежливы, не давали играться с куколкой. Пэнни нельзя разлучать с Люси, ведь они подруги.
Я молча стоял напротив, не двигаясь. Мой первый Безумный, которого я должен уничтожить самостоятельно. И почему мне так не везет? Девчонка, у которой вся жизнь впереди, впустила сама того не понимая в свою душу заразу, и теперь ее судьба предрешена.
Но я медлил.
Безумный это заметил и жестоко, без сожаления хохотнул устами маленькой девочки, все еще не выпускавшей тряпичную Люси из руки.
— Что такое, Ловец? Она похожа на кого-то? На сестру, на дочь?.. Если так, то отпусти меня, и она останется жить.
Это была ложь. Как только сущность Хаоса смешивалась с душой живого существа, пути назад зачастую не было. Лишь в очень редких случаях, а сейчас был не один из них, можно было что-то предпринять. Будь я лордом или хотя бы магистром, то мог бы попытаться провести очистительный ритуал. Но я всего лишь ученик, и от понимания этого сердце обливалось кровью.
— Ну так каков твой выбор? — спросил Безумный, чуть склоняя маленькую головку на бок. — Учти, я буду сражаться до конца, и тебе придется изрубить это тело на куски, если хочешь остановить меня.
Не изменившись в лице, я выставил перед собой хайкель, чье синее лезвие угрожающе блеснуло.
Во сне я чуть не задохнулся, так как воздуха мне не хватало. Ребра ныли и дышать было больно. Под потолком, недалеко от меня, раскачивался, скрипя ржавыми звеньями, светильник. Его свет резал глаза.
Мне было слишком плохо, к тому же мешала высокая температура, чтобы я смог как следует сосредоточиться на недавнем сновидении. Я принял его за бред сознания, нелепую шутку с которым сыграла боль в мышцах и костях, и особенно — в горящей огнем спине. Кожу там щипало так, что порой мне казалось, что ее надрезают маленькими ножничками сразу в десятке мест.
— Живой? — без всякого сочувствия спросил лекарь, склонившись над моим лицом. Его пальцы задрали мне веко, и врач осмотрел зрачок. — Живой.
Меня колотило, и эту дрожь сдержать никак не удавалось. Да я и не пытался. Ощущения были такие, словно я подхватил сильную простуду или вирус, хоть и не помнил на своей памяти, каково это — болеть.
Питаться я самостоятельно не мог, а судовой врач, верный своему обещанию, меня не кормил. Он лишь заливал мне в глотку один и тот же отвар, и я раз за разом проваливался в забытье. Что мне являлось по ту сторону бодрствования, вспомнить не могу. Вполне вероятно, что и ничего.
Сколько прошло времени с тех пор, как я повздорил с боцманом Оруджом, сказать тоже не могу. Но в один из дней я почувствовал, что лихорадка отступила, и мое тело больше не горит высокой температурой.
— Ну вот и все, — лекарь чувствительно похлопал меня по щеке, которая к тому времени заросла густой щетиной. — Я свое дело сделал, ты тоже постарался, и пришла пора прощаться. Только умоляю: не надо слез.
Спустя полчаса явился долговязый Уом, который при ходьбе всегда сутулился, сжимая плечи к грудной клетке. Его глаза, один из которых косил в сторону, обежали лазарет, в том числе и койку с моим телом, после чего матрос выдал:
— Выглядит он не очень здорово.
— А лучше выглядеть все равно не будет, — лекарь цинично пожал плечами. — Что у меня валяться будет, что в карцере, суть одна. Но мне здесь, скажу я тебе, он не нужен.
Уом спорить не стал, и меня снова куда-то потащили по хитросплетенным коридорам корабля. На этот раз мои ноги шли сами, но я немного прихрамывал.
— Сонд не халтурит, если дело касается чьего-то здоровья, — успокоил меня Уом. — Даже такого как ты. И хоть карцер у нас не самый удобный, думаю тебе понравиться.
— К чему все это? — прохрипел я чуть погодя.
Уом на это лишь задумчиво прикусил нижнюю губу, а потом ехидно осклабился.
— Да просто так. Как тебе ответ? Мне дали приказ, я его выполняю. А почему мы тебя перемещаем в карцер, ты и сам должен знать.
На самом деле этого не знал даже Уом. За всем стояла нисходящая вниз цепочка приказов, от земли капитану, от капитана — боцману, от Оруджа к нему, Уому. Да причины были и не важны, если выполнение приказа не сулит особых сложностей.
— Прошу, — мы оказались в другой части трюма, где были складированы разные тюки и бочки, перемотанные веревками и хорошо закрепленные к полу. — Твои личные апартаменты. Можешь не благодарить.
Уом показывал на клетку, вмонтированную прямо в пол, и два матроса завели меня внутрь. На полу валялась полусгнившая солома, а у края размещалась узкая койка, где удобно лечь можно разве что боком. Лязгнул ключ в замке, и Уом улыбнулся саркастичной улыбочкой.
— Это побудет у меня, — он спрятал ключ в нагрудный карман. — Тебе он ни к чему. Распорядок дня таков: завтрак, обед, время справить нужду, ужин и отбой. Если будешь кричать и буянить, я лично тебе пальцы сломаю. Как ты сам видел, ступеньки сюда ведут очень крутые, и лишний раз мне спускаться вниз, не улыбается.
Уом вместе с товарищами ушел, а я зло посмотрел им вслед. Руки сами собой сжались на прутьях клетки, и я вполне отдавал себе отчет, что лучше бы сжимал сейчас не железо, а гортани этих ублюдков.
Но пустая ненависть не приводит ни к чему хорошему. На нее лишь расходуются силы, которые вполне пригодятся потом. Я сел на скамейку и закрыл глаза. Чувствовал я себя много лучше, чем еще пару суток назад. Тело отзывалось исправно, и я был почему-то уверен, что ни одна кость не сломана.
Клетка являла собой конструкцию три на два метра, что для меня одного было вполне достаточно. Сквозь прутья я хорошенько рассмотрел, что находиться на близлежащем пространстве, но никакой полезной информации извлечь не удалось. Лишь бочки, ящики да тюки, да и то, их силуэты терялись в тени, ибо светильник был один единственный. Висел он у самой лестницы, вероятно для того, чтобы никто не покалечился, спускаясь.