Мне на ум приходило несколько вариантов того, как и где можно спрятаться: от откровенно бредовых, до тех, что имели право на жизнь. Так я практически сразу откинул возможность смешаться с остальными заключенными. Меня, скорее всего не отыскали бы до поры до времени, но и выбраться с трюма у меня бы не вышло, не говоря о том, что в него еще нужно было попасть. Нет, куда как лучше смотрелась идея спрятаться в каюте какого-то офицера. Вряд ли кто-то посмеет подумать, что капитан или старпом укрывают беглеца. Подозревая, что они тоже будут заняты поисками, и вряд ли заглянут под собственные кровати. А я, когда придет время, спокойно открою окно и сигану в морскую пучину. Надеюсь плавать я умею, а не то очень смешно получиться.
Впрочем, на примете у меня было еще несколько вариантов действий. Пока же, когда на судне еще не случился переполох, мне следовало занять максимально выгодную позицию. Бессмысленно оставаться на нижней палубе, которая в конечном итоге станет для меня ловушкой. Деваться отсюда некуда. Поэтому нужно подняться сначала на среднюю, где сейчас находилось большинство экипажа, а потом и на верхнюю палубу.
Логика мне подсказывала, что вряд ли матросы, свободные от вахт, сейчас безудержно веселятся, заливая себе в глотки вэнсианский ром. Как я понял, каждому рядовому члену экипажа полагалось по пол стакана в день, а напиться с такой дозы мог разве что Уом, организм которого не особого хорошо воспринимал алкоголь. Так что следовало сохранять предельную осторожность.
Я долго ждал, когда от лестницы отойдет зазевавшийся матрос, а потом бегом бросился к ней, перескакивая сразу через несколько ступенек. Моя спешка едва не стоила мне головы, так как я шагнул в коридор средней палубы как раз тогда, когда в него свернуло несколько человек.
В ужасе застыв на месте, я хаотично соображал, но адекватного решения так и не придумал. Пользуясь тем, что шедшие мне навстречу люди увлеченно беседовали между собой, а их одежда выдавала в них офицеров, я попросту отвернулся к стене, сделав вид, что оттираю с нее грязь. Про себя я молился, чтобы на «Бочке» не существовало панибратских отношений между офицерами и матросней. Будет очень нехорошо, если кто-то из этих людей знает каждого члена экипажа в лицо, и поймет что я чужак.
Но пронесло. Люди прошли мимо меня, спустившись по лестнице, а я украдкой посмотрел им вслед. Для них я был словно невидимкой, и это подвигло меня на нахальное поведение. Решив, что крадучись из угла в угол буду выглядеть очень подозрительно, я пошел по коридору ровным шагом, изображая из себя одного из своих.
Мне везло. Я не встретил по пути никого, кто мною бы заинтересовался. Коридоры пустовали, и лишь отдаленные голоса и звуки доносились до моих ушей. Памятую, что где-то здесь кают-компания и кубрики, я старался держаться от источников шума подальше.
Когда я наконец выбрался на верхнюю палубу, и прохладный ветер заиграл с моими волосами, захотелось прослезиться от счастья. Я так привык к сырости и вони своих камер, что совершенно забыл, каков воздух свободы на вкус.
Но свободным я еще не был.
Над головой возвышались высокие мачты, расправившие гигантские белые паруса, которые иногда хлопали на ветру. Справа, вровень с кораблем, виднелось заходящее солнце, отбрасывающее ярко-красные лучи на такелаж и обшивку. Выглядело все это очень красиво, но у меня не было времени любоваться красотами. Еще будет время, ну а сейчас следует максимально воспользоваться моим единственным преимуществом. Тем, что меня пока еще никто не ищет.
В офицерской кают-компании, находившейся в непосредственной близости от капитанской каюты, стояла непринужденная обстановка, как было всегда, когда собирались старые друзья. Капитан Родстер, старший помощник Горчин, судовой лекарь Сонд и корабельный секретарь Илаййа восседали за обеденным столом, разделяя вечернюю трапезу. Штурман Бимс и боцман Орудж отсутствовали по причине выполнения своих прямых обязанностей.
К ужину подали жареных цыплят, печеные яблоки и пропаренные в специях зерна риса. В отличие от своего живого груза, корабельные офицеры привыкли питаться хорошо. На столах так же присутствовало несколько графинов из тонкого стекла, где плескались вино, вэнсианский ром и бренди соответственно.
— Очень интересный случай, — согласился Сонд, когда все дослушали историю капитана о кораблекрушении, в котором ему посчастливилось выжить еще юнгой. — Я бы лично не смог ступить на палубу воздушного корабля, пережив такое.
Капитан Родстер улыбнулся пьяной улыбкой, после чего погрозил пальцем.
— У меня не было особого выбора, — вздохнул он, запивая свои слова ромом. — Служба есть служба.
— Это верно, — кивнул Горчин, который был за столом самым молодым. — Служба есть служба.
За это выпили и закусили. День выдался не самым приятным, «Бочка» едва не угодила в воздушную яму, поэтому немного расслабиться за ужином было позволительно. Секретарь Илаййа, вытирая жирные пальцы о полотенце, поинтересовался:
— А каково это?
— Каково что? — не понял подвыпивший Родстер.
— Ну, терпеть кораблекрушение. Быть на борту, и знать, что поделать уже ничего нельзя.
Капитан задумался, вспоминая, но память его подвела. Все же это случилось очень давно, и деталей он не помнил. Но кое-что мог сказать наверняка:
— Страшно. Падать вниз, находясь в деревянной коробке корпуса, страшно до жути.
На этих словах внутренняя обшивка корабля, словно по какому-то злому волшебству, задрожала, а ей вторили стекла на окнах и посуда на столе. Один из графинов, что был почти пуст, перевернулся и ром пролился на скатерть. Под потолком закачалась люстра.
— Что это? — в испуге спросил Илаййа, вжимая голову в плечи.
Капитан сощурил глаза, а старпом встал на ноги. Вибрация продолжалась, словно судно вошло в зону турбулентности. Но никаких предпосылок к этому не было, более того: капитан и помощник лично убедились, что на горизонте не предвещается никаких сюрпризов. Небо впереди корабля ожидалось чистое, словно слеза младенца.
Лекарь Сонд вставать не стал, а лишь глянул в свой кубок, где волнами расходилось красное вино.
— Хаос, — выдохнул Родстер устало, после всего выпитого ему хотелось спать. — Горчин, проверишь что стряслось?
— Слушаюсь, капитан.
Старпом вытер губы салфеткой и быстрым шагом пошел к двери. Тут же засобирались и Сонд с секретарем, поняв, что приятному времяпровождению конец. У самой двери их настиг таинственный голос капитана.
— Когда корабль падает, — в глубокой задумчивости произнес он, словно вспоминая. — Спасти может лишь чудо.
Подобные слова не внесли успокоения в сердца Сонда и Илаййи, и офицерскую кают-компанию оба покинули в смятении.
Горчин первым делом выскочил на верхнюю палубу, готовый увидеть впереди грозовые облака. Но небо оставалось чистым, и это сбивало с толку. Ругнувшись, старпом хотел броситься обратно в недра корабля, искать причину почему пол под ногами беспрерывно дрожит, но его окликнули. На шкафуте стоял штурман Бимс, опираясь о перила, и лицо у него выглядело обеспокоенным.
— Что происходит? — крикнул он. — Все началось так внезапно.
— Хаос знает, — крикнул в ответ Горчин.
— Может в ходовой какие проблемы? — предположил Бимс, а после добавил: — Надеюсь мы не падаем.
— Типун тебе на язык!
Но проблемы крылись действительно в ходовой, и дело было серьезным. Когда спустя пять минут Горчин оказался возле окованной двери, ему никто не ответил на стук. Тогда он забарабанил по двери кулаком, а спустя еще пять минут со злостью приказал стоящим неподалеку матросам выносить дверь. По всей видимости, она захлопнулась, когда внутри никого не оказалось. Бежать искать запасные ключи времени не было.
Почему Фома отсутствует на своем посту, Горчин старался не думать. Но он знал, что выдаст очень суровое наказание проштрафившемуся матросу. Покидать свой пост никого не предупредив нельзя даже по самой острой нужде. Или быть может он внутри? Но тогда что? Заснул?