ь банальной усталостью и голодом. На ночлег устроился у самого склона, на перекрытии второго этажа, между трех уцелевших стен какого-то здания. Главное, что не было крыши, а то я теперь сам себе не очень доверяю. Завалит еще во сне. С пропитанием проблем в новых реалиях не было. Просто выследил несколько ящериц и прибил камнями. Развел костер из наломанных палочек и набранного возле стен хлипкого сушняка, ненадолго такой огонь, но для поджарки должно хватить. По поводу съедобности не беспокоился - впечатления ядовитых ящерицы не производили, окрас не тот, да и вообще... Чувство такое было, когда их рассматривал, четкое - можно есть, называется. А жрать со всеми этими переживаниями и пертурбациями захотелось изрядно. Потому освежевал их складишком, нанизал на веточки и... а дальше только не зевая, поворачивай. Без соли, конечно, но привередничать, право слово, не стоит. Пока еще горел закат, на отмели отмылся от пыли, постирал, точнее, прополоскал штаны, майку и носки. На раскалившихся за день камнях они быстро высохли. Сейчас сидел в относительно чистом, смаковал невеликий ужин, что крепкому мужику, вроде меня, больше на перекус.Но чувство голода уверенно отступило, будто наелся я вдосталь. Устроенная мной разруха, когда улеглась пыль, уже не выглядела столь удручающе. Да, в большом радиусе, примерно все той же сотни метров, почти все, что еще не рассыпалось - развалилось. Но не более того. И слава богу, а то хрен его знает, как повлияют на окружающий мир такие резкие потери незримой энергии. Мир не любит пустоты - от вакуума энергий постепенно не осталось и следа, пусть и изменились кардинально потоки, но необратимого ничего я при внимательном изучении не заметил. За остатки дня несколько привык к вновь возникшим ощущениям, оценил их удобство. Поймал себя на мысли даже, когда ящерок потрошил, что отобрать их сейчас станет равносильно, как глаз выколоть. Вроде и видишь, но уже не так. И вообще, по трезвому размышлению, это же ведь чистой воды магия! А кто, будучи в своем уме, откажется от такого инструмента воздействия на окружающий мир? Тем более, в чужом мире... Даже не так - в чертовски незнакомом и вероятно очень опасном месте другого мира. Просто так ведь люди не склонны города забрасывать. Сколько у нас примеров из истории: чума выкосила, война пожгла, просто погорел, наводнение и прочие беды - все одно, проходит время, и город вновь стоит. Это может быть уже совершенно другое поселение, с другой культурой и даже другим народом, тем более, в другое время. Но место все то же! Понимаю я, иногда проще отстроить заново, чем восстановить. Но зачем куда-то двигаться, ведь можно отстроить заново там же. Глупо разбрасываться строительными материалами, кои надо еще добыть. В средние века на постройке одного донжона маленького замка могло быть задействовано по несколько тысяч человек, по Гизу с ее пирамидами вообще умолчим. А такая бухта, такая крепость и такой город, черт побери! Кем надо быть, чтобы бросить столь благословенное место? Вряд ли здесь жили глупцы, скорее уж их что-то вынудило. В общем, под такие размышления о сущности бытия я и уснул, укрывшись песком и понадеявшись на свои проявившиеся таланты. Солнце окончательно село, как-то резко, будто утонуло за горизонтом. На небо опустился такой непривычный своим разнообразием и разноцветьем звездный купол. Невероятно красивый и пугающий своей чуждостью одновременно, но оценить я его уже не мог, во сне меня тревожили совершенно иные небеса. *** Я лежал склоне холма, на лугу, водил пальцем по голубому куполу небес, и послушные моей воле облака менялись, скручивались, появлялись и исчезали, формируя то замки, то горы, то отрывки из каких-то полузабытых собственных стихотворений. А вокруг меня вздымалось море травы, нереально зеленой, будто бы изумрудной, или даже подсвеченной изнутри. Откуда-то сбоку ярко било солнце, но даже обернуться в его сторону я не мог, сразу слепли глаза, слезились, и все плыло. Бесполезно было прикрываться руками, прищуриваться и ухищряться иным образом - неумолимое жидкое золото проникало через все преграды и заливало глаза. Нет, этот свет не жег, не причинял иной боли, просто не давал смотреть. Но грели его лучи так, как может только в самый разгар лета, будто копьями к земле пригвождая. Растворял он все чувства и эмоции, стирал переживания, оставляя за собой лишь покой и расслабленность. Не хотелось ни думать, ни двигаться. Только лежать так и лежать, балуясь с облаками. В голове лениво ворочались какие-то недооформленные идеи и желания. Не знаю, сколько времени я так провел, да и разве может быть время во сне, а то, что это сон я осознавал отчетливо. Вдруг, где-то на периферии, дальше, за горизонтом я почувствовал беспокойство, волнение. Будто бы на гладкую поверхность лесного озера кто-то бросил камень. Слегка скривился, но постепенно все успокоилось, и я вернулся к прерванному созерцанию, плавно переходящему в сон более глубокий, без сновидений... Внезапно реальность заколыхалась, негу и расслабленность сдуло одной волной, разметало облака и голубой небосклон, а солнце осталось где-то вдали, едва видимое, и совсем не согревающее. Куски пространства стали стремительно обваливаться в бездну, растворяясь. Я же остался болтаться на том самом склоне, в окружении пустоты. А там, впереди, в неведомой дали колыхания пространства нарастали, будто в озеро влетела буйная компания молодежи, с плеском, смехом и криками. Меня рвануло вперед, сдернуло с клочка тверди и стремительно понесло к ощущаемому вдали источнику возмущений. Мимо проносились какие-то видения, обломки чужих снов, люди и нелюди, фрагменты построек и целые города, образ разных времен и мест. Все это будто висело в пустоте, сотрясаясь иногда от расходящихся волн. Я же несся меж ними пылающей кометой, метеором. Не чувствую рук и ног, воспринимал себя скорее сгустком света и пламени, нежели человеком. Касался некоторых миров, ловил обрывки непонятных мне мыслей, тут же выбрасывая их из себя, отталкивал мысленными руками крупные скопления, которые бы мне было трудно облететь. Впереди произошел особенно сильный удар, все на миг смазалось, и я осознал себя стоящим на вершине холма посреди бескрайней степи. Небо было стальное, с зеленоватыми прожилками, а земля родила лишь пожухлую траву. Иной жизни, и даже крупных камней в ней не чувствовалось. А внизу, у подножия стояла большая группа людей. Точнее, кто-то лежал, кто-то сидел, но все они были вполне различимы, несмотря на отделяющее нас расстояния. Знакомая одежда, плееры, телефоны, кепки, кеды. Лишь только лиц я никак не мог рассмотреть. Их было много, очень много, и вопреки всему, сосчитать их никак не удавалось. С одного взгляда пара дюжин, с другого за сотню, а потом ловишь себя на мысли, что их ровно семьдесят. Но во сне нет места удивлению, а потому я воспринял все это спокойно, будто бы именно так и надо. Но вот один из них сильно выделялся. Точнее даже, был инороден общей группе, даже странно, что я его сразу не заметил. Чрезвычайно высокий, под три метра, какой-то словно вытянутый вверх старец опирался на причудливо витой серебряный посох. Он говорил окружающим его людям что-то чрезвычайно важное, важное для всех. То, без чего не жить. И вот это чувство, осознание того, что я сейчас глупо пропущу что-то неведомое мне, заставило меня пулей сорваться вниз, нестись будто на крыльях ветра, прыгать в порыве, наклоняться вниз, лишь бы ускорить свое падению. Но они оставались все так же далеки, будто бы склон холма в насмешку надо мной и моими жалкими усилиями лишь вытягивался вверх, оставляя меня там, где я и начал. Тогда я разозлился, оттолкнулся и полетел, так как летать научился еще в детских снах, там, на Земле, и как летал потом постоянно, став взрослее - уверенно и очень быстро. Но этого явно оказалось мало, словно само пространство было против и не пускало меня. А я все ускорялся и ускорялся, мчался быстрее пули, и мне казалось, что я сам стал пулей, огненным шаром, выпущенным из пушки. Но все без толку. Вот старец закончил свою речь поднятой ладонью, размахнулся посохом, и словно бы ударил им в невидимый гонг. Мир вновь вздрогнул, зарябил и стал разваливаться, а от оголовья посоха по людям ударяли короткие лучи, прямо в головы, и они вспыхивали коротко, после чего исчезали. Я несся вперед, а вокруг меня вновь летели мириады обломков, я несся к едва ощущаемому впереди старику, чтобы успеть спросить его, чтобы он повторил. Но тут исчез последний из слушателей, и место, где он стоял, взорвалось. Меня кинуло назад, превратило в пар, и я долго собирал себя по кускам, чуть было не утеряв что-то очень важное. Стоило же осознать себя полностью, как я ощутил на себе взгляд. Мрачный и изучающий, он шел из неведомой дали, но я точно знал, чувствовал, кто заинтересовался мной. В голове сами собой сложились чужие мысли: "Ты далеко, слишком далеко. Да и повторяться я не люблю. Разбирайся сам..." После чего меня пронзило зеленым лучом, и я сгорел сам в себе. *** Проснулся от дичайшей головной боли, кою и с не всякого похмелью можно ощутить. Рассветное солнце больно резало по глазам, я отвернулся и зажмурился, упершись лицом в песок. Боязно было совершить малейшее движение, такой канонадой боли оно отзывалось в голове. Боль отдавала в зубы и заставляла крепче стискивать челюсти. Казалось еще чуток, и будет крошиться эма