Хейс покачал головой.
– Да когда ему? Они же всего лишь мимо шли.
– Тогда самое правильное мне послать за Моррисоном, – решил Макдью, – чтобы он сам узнал у Билли, что там стряслось.
Заключенные содержались в четырех обширных многонаселенных камерах и узнавали новости в основном во время визитов Моррисона. Вдобавок узникам удавалось увидеться во время работ, на которые их выводили таскать камни или резать торф на ближайшем болоте.
Моррисон явился по первому зову и принес в кармане четыре черепа крыс, изукрашенные резьбой, которыми шотландцы играли в своего рода шашки. Макдью пошарил под скамьей и достал матерчатый мешочек, с которым ходил на торфяник.
– Ой, довольно этих проклятых колючек, – недовольно забормотал Моррисон при виде мины Макдью, копошившегося в мешочке. – Как мне заставить их это есть? Все повторяют, что ты вздумал кормить их сеном, как коров или свиней.
Макдью выудил пригоршню увядших стеблей и пососал уколотый палец.
– Упрямством они и вправду хуже и коров, и свиней, – пробурчал он. – Это всего-навсего расторопша. Сколько тебе еще повторять, Моррисон? Отрежь головки, разомни листья и стебли и, если окажется, что они слишком колючие для еды, разложи на пресной лепешке, высуши в печи, разотри, сделай настой и дай им выпить как чай. И передай от меня, что интересно бы посмотреть на свиней, которые пьют чай.
Моррисон улыбнулся всеми своими морщинами. Он был уже немолод и прекрасно понимал, как обходиться с больными, но для поддержания разговора любил пожаловаться.
– Хорошо же. И узнаю, кто из них видел беззубую корову, – заметил он, аккуратно укладывая подвявшие стебли к себе в мешок. – Однако когда тебе доведется встретить Джо Маккаллока, непременно на него цыкни. Самый упрямый осел во всей ослиной компании: никак не желает принять на веру, что зелень помогает при цинге.
– Скажи ему, что если я узнаю, что он отказался от расторопши, то собственными зубами укушу его за зад, – пообещал Макдью и обнажил прекрасные белые резцы.
В горле Моррисона что-то забулькало, видимо, так он смеялся, после чего знахарь отправился за мазями и немногими лекарственными травами, что ему перепадали.
На всякий случай Макдью обвел камеру взглядом и, удостоверившись, что никаких споров, кажется, не будет, разрешил себе ненадолго расслабиться. Заключенные, случалось, устраивали ссоры: всего неделю назад Макдью разрешил распрю между Бобби Синклером и Эдвином Мюрреем. Друзьями они после этого не стали, но больше не задирались и не осложняли другим жизнь.
Он закрыл глаза. Несмотря на могучую силу, и ему было нелегко целый день таскать камни. Ужин – котел каши и хлеб, которые нужно разделить на всех, – будет готов через несколько минут, а затем большинство его сокамерников уснет, и Макдью получит в свое распоряжение несколько драгоценных минут покоя и кажущегося уединения, в которые от него никто не будет требовать выслушать других и принять за других решение.
До этого времени он не сумел даже подумать о новом начальнике тюрьмы, а ведь этот человек должен был сыграть важную роль в жизни всех заключенных крепости Ардсмьюир. Хейс говорил, что он молод. Возможно, это хорошо, а может быть, и не очень.
Те из боровшихся с мятежниками, что был уже немолод, случалось, оказывались настроенными очень против хайлендеров: скажем, предыдущий начальник тюрьмы Богл, тот, что заковал его в цепи, бился с Коупом. Но неоперившийся новичок, стремящийся показать себя на новом поприще с лучшей стороны, мог стать куда большим самодуром и деспотом, чем старый солдат. Ну, тут можно только ждать и надеяться, иначе не выйдет.
Макдью сделал глубокий вдох и в очередной, неизвестно какой раз попытался устроиться поудобнее и как-нибудь облегчить страдания, причиненные кандалами. Сами цепи даже не казались ему, могучему великану, особенно тяжелыми, однако при движении кандалы сильно натирали, и, больше того, он никак не мог развести руки перед собой шире чем на восемнадцать дюймов и хорошенько размять мышцы груди и спины. Тело немело, болело, и ему становилось чуть легче лишь во сне.
– Макдью, – тихо сказал кто-то почти ему на ухо. – Можно перемолвиться с тобой словом?
Открыв глаза, он обнаружил рядом с собой Ронни Сазерленда. В тусклом свете очага серьезное тонкое лицо товарища, казалось, напоминало лисью морду.
– Ронни, разумеется.
Он сел прямо, подтянул к себе цепи и полностью выкинул из головы раздумья о новом начальнике крепости.
В тот же вечер Джон Грей сел за письмо.