— Le Bon Dieu, Добрый Господь распоряжается делами так, как считает наилучшим, — сказала она тихо. — Но Он редко снисходит до того, чтобы объяснить свое решение.
Я сделала глубокий вдох и вытерла щеки краем плаща.
— Правда, это было очень давно.
Я медленно поднялась на ноги и, повернувшись, увидела, что мать Хильдегард смотрит на меня с глубоким сочувствием и интересом.
— Я заметила, — медленно произнесла она, — что, если речь идет об отношении матерей к их детям, время не имеет значения. Его словно и нет. Сколько бы лет ни было ребенку, мать в мгновение ока может снова увидеть дитя таким, каким оно родилось, каким было, когда училось ходить, в любом возрасте в любое время, пусть это «дитя» давно выросло, повзрослело и имеет своих детей.
— Особенно когда они спят, — сказала я, снова взглянув на маленький белый камень. — Тогда ты всегда можешь увидеть младенца.
— Верно, — согласилась она. — Правда, глядя на тебя, я подумала, что у тебя есть и другие дети.
— Еще один ребенок. Но откуда вы, монахиня, столько знаете о матерях и детях?
Маленькие черные глаза проницательно смотрели из-под тяжелых надбровных дуг с поредевшими и совсем седыми бровями.
— Старухам не спится, — пожала она плечами. — Порой ночами я хожу по палатам. Бывает, больные разговаривают со мной.
С годами она несколько усохла, и некогда широкие плотные плечи стали хрупкими под черной саржей монашеской сутаны. Даже при этом она возвышалась над большинством монахинь, еще больше похожая на пугало, но, как всегда, производившая неотразимое впечатление. У нее появился посох, но держалась она прямо, походка оставалась решительной, а посох служил не столько для того, чтобы на него опираться, сколько для устрашения и вразумления бездельников.
Я высморкалась, и мы пошли по тропинке, ведущей к монастырю. Мне бросилось в глаза, что среди крупных могильных камней то тут, то там попадаются и другие маленькие камни.
— Это что, детские могилки? — удивленно спросила я.
— Дети монахинь, — небрежно пояснила матушка.
Я уставилась на нее в изумлении, и она пожала плечами, элегантная и сдержанная, как всегда.
— Такое случается, — сказала она и, пройдя еще несколько шагов, добавила: — Не часто, конечно.
Она обвела посохом кладбищенский участок.
— Это место отведено для сестер, нескольких благодетелей больницы и тех, кого они любили.
— Сестры или благодетели?
— Сестры. Эй ты, чурбан!
Мать Хильдегард резко остановилась, заметив санитара, праздно стоявшего у церковной стены и курившего трубку. Когда она принялась распекать его на изысканном придворном французском языке своей юности, я отступила назад и огляделась, озирая маленькое кладбище.
Возле дальней стены, но все еще на освященной земле находился ряд маленьких каменных табличек, на каждой было одно-единственное имя «Бутон». Под каждым именем — римская цифра от I до XV. Любимые собачки матери Хильдегард. Я посмотрела на ее нынешнего спутника, шестнадцатого носителя этого имени. Угольно-черный, кудрявый, как барашек, песик сидел у ее ног, уставившись круглыми глазами на проштрафившегося санитара, безмолвно поддерживая разнос, устроенный хозяйкой.
Сестры и те, кого они любили.
Стоило матери Хильдегард обернуться ко мне, как сердитое выражение мигом сменилось улыбкой, отчего ее лицо неожиданно обрело красоту.
— Я так рада, что ты пришла снова, ma chиre, — сказала она. — Зайдем внутрь, я найду вещи, которые могут пригодиться тебе в твоем путешествии.
Нацепив посох на сгиб локтя, она использовала для поддержки мою руку, обхватив ее теплыми костлявыми пальцами, обтянутыми тонкой кожей. У меня возникло странное чувство, что не я поддерживаю ее, а наоборот.
Когда мы свернули в маленькую тисовую аллею, которая вела ко входу в больницу, я решилась.
— Я надеюсь, что вы не сочтете меня грубой, матушка, — нерешительно сказала я, — но есть один вопрос, который я хотела вам задать…
— Восемьдесят три, — тут же последовал ответ, сопровождаемый ухмылкой, продемонстрировавшей длинные желтые лошадиные зубы. — Всем интересно знать, — добродушно пояснила она, оглянулась на крохотное кладбище и подняла одно плечо в типичном галльском жесте. — Пока рано. Le Bon Dieu знает, как много еще осталось работы.
Глава 41
МЫ СТАВИМ ПАРУСА
Серым холодным днем — других в декабре в Шотландии не бывает — «Артемида» причалила к мысу Ярости на северо-западном побережье.
Выглядывая из трактирного окошка, я всматривалась в плотный серый мрак, скрывавший прибрежные утесы. Здешний пейзаж вместе со всепроникающим запахом морских водорослей и столь громким прибоем, что он заглушал разговоры в маленьком кабачке у причала, служил удручающим напоминанием об острове тюленей. Айена-младшего захватили почти месяц назад. Теперь уже миновало Рождество, а мы все еще находились в Шотландии, не более чем в нескольких милях от тюленьего острова.