Лодка была едва видна за тучами птиц, а их крики заглушали все, кроме воинственных восклицаний Мерфи.
— Акулий стейк с горчицей! — ревел Мерфи, закатывая глаза в мстительном экстазе. — Тушеная печень с пикулями! Из плавников я сделаю суп, а твои глазные яблоки пойдут на желе! И поделом тебе, мерзкая тварь!
Я видела, как Манцетти, припав на колено, целился из мушкета: белый дымок возвестил о произведенном выстреле. A потом я увидела мистера Уиллоби.
Я не заметила, как он прыгнул с борта, а остальные тем более, ибо все взоры были прикованы к охоте. Но он находился там, совсем недалеко от кипевшей вокруг лодки схватки. Его бритая макушка подскакивала на волнах, как поплавок, руки же удерживали громадную птицу, взбивавшую крыльями воду, как миксер.
Встревоженный моим испуганным криком, Джейми отвлекся от зрелища охоты, на миг замер и, прежде чем я успела шевельнуться или что-то сказать, взлетел на поручни.
Вырвавшийся у меня вопль ужаса совпал с удивленным восклицанием Мерфи, но Джейми этого уже не слышал: нырнув с борта головой вниз, он почти без всплеска ушел под воду.
Когда до всех дошло, что происходит, с палубы послышались крики и истошный визг Марсали. Мокрая рыжая макушка вынырнула рядом с мистером Уиллоби, и вот уже Джейми обхватил китайца рукой за шею. Однако тот упорно не выпускал птицу, и на миг мне показалось, что Джейми колеблется, спасать ли ему Уиллоби или придушить на месте, но в конце концов он стал грести к кораблю, увлекая с собой и китайца, и пойманную птицу.
Из лодки тем временем неслись торжествующие возгласы, по воде расплывалось красное пятно. Отчаянно бившейся, попавшей под острогу акуле накинули на хвост петлю и тащили ее за лодкой. Но спустя миг крики смолкли: люди в лодке увидели, что происходит неподалеку.
Троса полетели в воду с одного борта, потом с другого, и матросы метались туда-сюда, не зная, кому помогать.
Но наконец Джейми, обремененный китайцем и птицей, был втянут на правый борт и обмяк на палубе, тогда как пойманная акула — несколько больших кусков мяса были вырваны из ее боков голодными сородичами — слабо трепыхалась у левого борта.
— Боже… мой… — выдохнул Джейми.
Грудь у него ходила ходуном. Он лежал плашмя на палубе, хватая ртом воздух, как вытащенная из воды рыба.
— Как ты? — спросила я, опускаясь рядом с ним на колени и утирая его лицо подолом юбки.
Он криво улыбнулся и кивнул, все еще тяжело дыша.
— Боже мой! — пробормотал наконец Джейми, сел, покачал головой и чихнул. — А ведь я думал — все, сейчас меня слопают. Эти дурни на лодке рванули прямо к нам, а за ними и все акулы, привлеченные кровью той, которую загарпунили.
Он осторожно массировал свои икры.
— Ты уж не сердись на меня, англичаночка, но я всегда чертовски боялся лишиться ноги. По мне, так лучше уж и вовсе с жизнью расстаться.
— Не стану, раз ты сохранил и то и другое, — сурово произнесла я.
Джейми начинал дрожать, и я закутала его в свою шаль, после чего огляделась, ища мистера Уиллоби.
Маленький китаец, полностью поглощенный своим трофеем молодым пеликаном размером чуть ли не с него самого, не обращал внимания ни на Джейми, ни на отборную брань в свой адрес. Вполне возможно, матросы не ограничились бы руганью, но защитой китайцу служил здоровенный клюв его пленника, приближаться к которому никто не решался.
Противный хряпающий звук и последовавший за ним общий торжествующий вопль с другой стороны палубы возвестили о том, что Мерфи воспользовался топором для совершения акта возмездия. Матросы столпились вокруг с ножами, полосуя шкуру. Еще несколько рубящих ударов, и сияющий Мерфи прошествовал мимо нас с окровавленным топором на плече, неся под мышкой обрубок хвоста, а в руке — сетку с увесистой желтой печенью.
— Не потонули, а? — осведомился он, взъерошив волосы Джейми свободной рукой. — Не скажу, что, на мой взгляд, желтый содомит стоит такого беспокойства, но то был смелый поступок. Я сварю вам из хвоста прекрасную похлебку, помогает от простуды, — пообещал кок и направился к люку, вслух обдумывая меню.
— Зачем мистеру Уиллоби это понадобилось? — спросила я.
Джейми покачал головой и высморкался в подол рубашки.
— Будь я проклят, если знаю. Он хотел заполучить птицу, но для какой надобности, бог весть. Может, съесть хочет?
Мерфи, услышав это, оглянулся с трапа, ведущего на камбуз.
— Ну уж для еды пеликан никак не годится, — заявил он, неодобрительно качая головой. — Эта птица так воняет рыбой, что ничем не перешибить. И вообще непонятно, откуда он здесь взялся. В открытом море пеликаны не водятся. Они такие нескладные, потешные. Наверное, штормом занесло.
Его лысая голова исчезла — он удалился в свое царство, радостно бормоча что-то начет сушеной петрушки и кайенского перца. Джейми рассмеялся и встал.
— Возможно, он просто хочет надергать из птицы перьев для письма. Пойдем-ка вниз, англичаночка, поможешь мне обсушиться.
Говорил Джейми шутливо, но после этих слов лицо его приобрело заговорщицкое выражение. Он бросил быстрый взгляд налево, где матросы теснились вокруг останков акулы, а Фергюс и Марсали осторожно исследовали отделенную голову, лежащую на палубе с разинутой пастью. Затем мы с Джейми обменялись взглядами, превосходно понимая друг друга.
Спустя тридцать секунд мы уже были внизу, в каюте. Холодные капли падали с его мокрых волос мне на плечи и проскальзывали под платье, но губы были жаркими и настойчивыми. Сквозь мокрую ткань рубахи я ощущала горячие и твердые изгибы его спины.
— Черт возьми! — выдохнул Джейми, отстранившись, чтобы развязать шнур на штанах. — Надо же, они ко мне прилипли! Мне их не снять!
Фыркая от смеха, он несколько раз дернул за шнурок, но набухший от воды узел поддаваться не собирался.
— Нужен нож! — воскликнула я. — Где у тебя нож?
Фыркая при виде того, как Джейми отчаянно пытается выпростать из штанов мокрую рубашку, я принялась шарить на письменном столе, среди вороха бумаг. Под руку, естественно, попадалось все, что угодно, кроме ножа. Я нашла только костяной ножик для вскрытия писем, выполненный в виде руки с заостренным пальцем. Взяв его со стола, я ухватила Джейми за шнур и потянула, пытаясь разрезать мокрый узел.
Он вскрикнул и отпрянул.
— Англичаночка, бога ради, осторожнее! Что толку снимать с меня штаны, если по ходу дела ты меня оскопишь?
Нам, ошалевшим от вожделения, это показалось достаточно забавным, чтобы покатиться со смеху.
— Вот!
Порывшись в хаосе своей койки, он достал кортик и принялся торжествующе им размахивать. Спустя мгновение шнурок был разрезан и мокрые штаны свалились на пол.
Джейми схватил меня, поднял и повалил на стол, сбрасывая бумаги и перья. Задрав юбки выше талии, он схватил меня за бедра и навалился, раздвинув мои ноги. Он был как огненная саламандра в холодной шкуре: когда мокрая рубаха коснулась моего голого живота, я охнула, а потом охнула снова, услышав шаги.
— Прекрати! — прошипела я ему в ухо. — Кто-то идет!
— Слишком поздно! — выдохнул он. — Или я сейчас же возьму тебя, или умру!
Он стремительно вошел в меня. Я впилась зубами в его плечо, покрытое мокрой, просоленной рубахой, но он не издал ни звука.
Два толчка, три… Я обхватила ногами его ягодицы, и лишь его рубашка приглушала мои стоны. Мне уже было все равно, что кто-то может войти.
Он овладел мною быстро и всецело, входя в меня снова, снова и снова, конвульсивно содрогаясь в моих объятиях с торжествующим рычанием.
Спустя пару минут дверь распахнулась и в разгромленную каюту заглянул Иннес. Его карие глаза отметили беспорядок на письменном столе, скользнули по мне, сидящей на койке, вспотевшей и взъерошенной, но одетой, и остановились на Джейми, который рухнул на табурет, как был, в одной мокрой рубашке, тяжело дыша и убирая с лица рыжие волосы.
Ноздри Иннеса слегка расширились, но он ничего не сказал. Он вошел в каюту, кивнул мне, наклонившись, полез под койку и вытащил оттуда бутылку бренди.
— Для китаезы, — пояснил мне Иннес. — Ему от простуды нужно.