Блаженное чувство пресек какой-то сильный запах.
Кофе!
Без предисловий сунув Бри мне, Фрэнк бросился на кухню, причем свалил полотенца кучей возле моих ног. Улыбнувшись при виде сверкнувшего зада, такого белого по сравнению с загорелой спиной, я, с девочкой на руках, отправилась туда же.
Голый Фрэнк стоял у раковины в ароматном паре от сгоревшего кофейника.
— Может, чаю? — спросила я, удобно придерживая одной рукой Брианну у своего бедра, а другой шаря в шкафу. — Правда, с бергамотом не осталось, есть только «Липтон» в пакетиках.
Фрэнк скроил рожу: англичанин до мозга костей, он скорее стал бы пить воду из унитаза, чем чай из пакетиков. «Липтон» оставила миссис Гроссман, наша еженедельная уборщица; в отличие от него она считала байховый чай гадостью.
— Нет, я выпью кофе по дороге в университет. Кстати, ты помнишь, что к ужину к нам придут декан с женой? Миссис Хинчклиф хотела подарить что-то для Брианны.
— А, и точно, — вяло отозвалась я.
С Хинчклифами я уже была знакома; никакого удовольствия от встреч с ними я не получила, но ведь в жизни бывают не только удовольствия. Вздохнув про себя, я перехватила ребенка и принялась рыться в ящике в поисках карандаша, чтобы нацарапать список нужных для приема продуктов.
Брианна уткнулась носом в мой мохнатый красный халат, замяукала и недвусмысленно зачмокала.
— Не могла ты уже проголодаться, — заявила я ее голове. — Тебя кормили меньше двух часов назад.
Тем не менее от ее чмокания из груди потекло молоко. Я села на стул и раскрыла халат.
— А миссис Хинчклиф говорит, что кормить ребенка, как только он откроет рот, нельзя, — заявил Фрэнк. — Если детей не приучать к правильному распорядку, они растут избалованными.
Мнение миссис Хинчклиф относительно воспитания мне было хорошо известно.
— Значит, моя девочка будет избалованной, — сухо ответила я, не глядя на Фрэнка.
Розовый ротик схватил мою грудь, и Брианна стала активно сосать. Я знала, что, по мнению миссис Хинчклиф, кормить грудью — это вульгарно и негигиенично, но я-то видела множество здоровых и крепких младенцев восемнадцатого века, когда никто не подозревал, что можно кормить детей иначе, и думала по-другому.
Фрэнк вздохнул, но не стал возражать, а помедлив миг, стал боком пробираться к выходу.
— Ну ладно, — несколько виновато пробормотал он у дверей, — до шести. Мне заехать в магазин за чем-нибудь, если ты не будешь выходить сама?
— Не надо, я справлюсь, — улыбаясь, ответила я.
— Хорошо.
Фрэнк помедлил у двери, а я устроила ребенка на коленях половчее, уложила ее голову на свой локоть, подняла глаза и неожиданно осознала, что Фрэнк уставился на мою обнаженную грудь. Я опустила взгляд, обнаружила явную эрекцию и быстро опустила голову к девочке, пытаясь скрыть пылающее лицо.
— До свидания, — пробормотала я.
Он постоял еще чуть-чуть, склонился ко мне и быстро поцеловал меня в щеку, заставив ощутить беспокойную близость его обнаженного тела.
— До свидания, Клэр, — тихо сказал он. — До вечера.
Пока Фрэнк не ушел на работу, он так и не заглянул в кухню, так что мне удалось не только покормить Брианну, но и несколько успокоиться.
После возвращения я ни разу не видела обнаженного Фрэнка: он обычно переодевался в ванной или в кабинете. И до сегодняшней робкой попытки он даже не думал меня целовать. Акушерка сообщила об опасности близости при моей беременности, поэтому, будем ли мы с Фрэнком спать вместе, даже не обсуждалось. К тому же делить с ним постель я была совершенно не расположена.
Но нужно было предвидеть, что когда-нибудь это переменится. Однако сначала я была совершенно поглощена горем, затем впала в апатию, и меня не интересовало ничто, кроме собственного живота и будущего материнства. А после рождения дочери моя жизнь превратилась в ожидание кормления, начинавшегося сразу после предыдущего: ведь счастье, покой и краткое забытье посещали меня лишь тогда, когда ко мне прижималось крошечное тело младенца.
Фрэнк тоже возился с младенцем, с удовольствием играл, а порой Брианна прижималась щекой к его груди, и они вместе засыпали в кресле — долговязый мужчина и крошечная девочка. Но мы с Фрэнком не прикасались друг к другу и говорили лишь на бытовые темы и о ребенке.
Девочка стала тем объектом, посредством которого мы могли общаться, держа друг друга на расстоянии вытянутой руки. Однако Фрэнк, похоже, решил, что это недостаточно близко.
В медицинском смысле нашей близости ничто не препятствовало: на прошлой неделе меня осмотрел врач, который подмигнул, игриво погладил меня по заду и сообщил, что отношения с мужем мне можно возобновить в любой момент.