При этих словах Джейми внезапно понял, что мальчишки воспринимают его как романтического персонажа. Живет один в пещере, охотится с наступлением темноты, появляется из туманной ночи весь грязный, заросший, покрытый ярко-рыжей щетиной. Конечно, в их возрасте кажется, что жить изгоем и скрываться в сырой тесной пещере посреди вересковой пустоши — это замечательное приключение. В свои пятнадцать, шестнадцать и десять лет они даже не подозревают, как могут мучить вина, горькое одиночество или бремя ответственности, от которого невозможно освободиться.
Впрочем, они, наверное, понимают, что такое страх. Страх плена, боли, смерти. Но страх одиночества, постоянного пребывания наедине с собой, приводящего к безумию, — это совсем другое дело. Как и непреходящая тревога о том, как бы не навлечь на них беду. Но об этом они уж точно либо никогда не задумывались, либо с беспечностью, свойственной юности, отгоняли от себя подобные мысли, уверенные в своем бессмертии.
— Ну хорошо, — сказал он, небрежно повернувшись к зеркальцу; молодой Джейми окончательно сбился и замолк. — Мужчина для того и рождается, чтобы познать печаль и обрасти бакенбардами. Это одно из проклятий Адама.
— Адама?
Фергюс был явно озадачен, при этом его друзья делали вид, будто понимают, о чем речь. Фергюсу же стесняться было нечего: ему, иноземцу, неведение прощалось.
— Его самого, праотца Адама.
Джейми втянул верхнюю губу и осторожно поскоблил верхнюю губу.
— Вначале, когда Господь сотворил человека, подбородок у Адама был безволосый, как и у Евы. И тела у обоих были гладкими, как у младенцев, — добавил он, заметив, как взгляд племянника метнулся к паху Рэбби.
Хотя борода у Рэбби еще не росла, темный пушок над верхней губой наводил на мысль о растительности в других местах.
— Но когда ангел с огненным мечом изгнал их из Эдема и они оказались за райскими вратами, как подбородок Адама немедленно начал чесаться и на нем появилась щетина. С тех пор мужчина обречен на бритье.
Джейми закончил бритье своего подбородка и отвесил зрителям театральный поклон.
— А остальные волосы? — спросил Рэбби. — Вы ведь их там не бреете!
Молодой Джейми от этих слов фыркнул от смеха и опять покраснел как маков цвет.
— Слава богу, что там, где волосы не видны, можно обойтись и так, — невозмутимо отозвался старший тезка. — А то потребовалась бы весьма твердая рука. Правда, можно было бы справиться без зеркала.
Все расхохотались.
— А леди? — спросил Фергюс.
На слове «леди» его голос сорвался, что вызвало новый взрыв смеха.
— Конечно, у les filles, девиц, там тоже есть волосы, но они их не бреют. Обычно не бреют, — поспешно поправился он, видимо, припомнив какой-то эпизод из прошлой жизни в борделе.
Шаги в коридоре известили Джейми о приближении сестры.
— Ну, у леди это вовсе даже и не проклятие, — заявил он восхищенной аудитории и аккуратно выплеснул содержимое бритвенного тазика в открытое окно. — Господь даровал им растительность в утешение мужчинам. Когда вы, джентльмены, получите привилегию увидеть женщину, не обремененную одеждой, — он покосился на дверь и доверительно понизил голос, — вы заметите, что волосы там растут словно стрела, указывающая путь. Поняли? Чтобы бедный невежественный мужчина не сбился с верной дороги.
Он важно отвернулся от мальчишек, которые хохотали, затыкая себе рты, и вдруг ему стало стыдно: беременная сестра, медленно переваливаясь с боку на бок, несла им поднос с его ужином, держа его на уже сильно выступавшем животе. И шутки, отпущенные им ради преходящего ощущения товарищества, показались ему оскорбительными и неуместными.
— Тише! — рявкнул Джейми.
Смех оборвался, ребята недоуменно смотрели на него. Джейми торопливо отобрал у Дженни поднос и поставил.
Жаркое из бекона и козлятины так восхитительно пахло, что Фергюс непроизвольно сглотнул слюну.
Джейми, конечно, понимал, что его встречают самой лучшей едой, намеренно припасенной. Это и так было понятно, хватало лишь взгляда на изможденные лица домашних. Впрочем, он приносил гостинцы: пойманных в силки кроликов и куропаток, иногда яйца ржанки, вынутые из гнезда; однако его подношения не могли насытить всех жителей дома, где кормились не только хозяева и слуги, но и члены семей погибших Кирби и Мюррея. Вдовам и детям арендаторов придется потерпеть по крайней мере до весны, а ему следует как угодно извернуться, но их прокормить.
— Присядь, — попросил он сестру и, взяв за руку, осторожно усадил на лавку возле себя.