Не дожидаясь ответа, Джейми стал спускаться по склону.
— Ага, прибежали как угорелые.
Остановившись, Рэбби отодрал от сорочки чертополох, отчего пришлось прытко догонять хозяина.
— Наверное, они сожалели о содеянном. По крайней мере, капитан так сказал. И он дал миссис Дженни за Фергюса золотой соверен.
— Ну и ну, — заметил Джейми, — какая щедрость.
После чего замолчал и не проронил ни слова, пока они не добрались до места.
Джейми зашел в детскую. Фергюс лежал в удобной постели, придвинутой к окну, с закрытыми глазами, и пушистые ресницы отбрасывали на худые щеки тень. Неподвижное лицо выглядело совершенно иначе. Чуть горбатый нос и широкий подвижный рот придавали облику аристократический вид: становилось понятно, какая подлинно мужская красота вскоре придет на смену полудетскому обаянию.
Джейми подошел к кровати, и темные ресницы немедленно взметнулись.
— Милорд, — прошептал Фергюс и слегка улыбнулся, отчего лицо сразу приобрело обычный вид. — С вами все в порядке?
— Бог мой, парень, как мне жаль!
Джейми опустился у кровати на колени. На тонкое запястье, лежавшее поверх пледа, замотанное бинтом и заканчивающееся обрубком, смотреть было тягостно, но он заставил себя приобнять раненого за плечи и нежно потрепать по темной голове.
— Не очень больно? — спросил он.
— Нет, милорд, — ответил Фергюс, и хотя тут же скривился из-за резкой боли, усмехнулся и повторил — Не то чтобы очень. Тем более что мадам не скупится на виски.
На столике возле кровати стоял полный стакан, от которого отпили всего лишь глоток-другой. Фергюс вырос на французском вине и не жаловал виски.
— Мне жаль, — повторил Джейми.
Он не мог сказать ничего другого. Почувствовав комок в горле, Джейми торопливо опустил глаза: он прекрасно понимал, что вид его слез Фергюса лишь опечалит.
— Да не переживайте, милорд. — В голосе парнишки послышалось былое лукавство. — Вообще-то, мне повезло.
Джейми сглотнул и ответил:
— Да, ты жив, слава богу.
— Не только, милорд!
Подняв глаза на Фергюса, Джейми обнаружил, что тот чуть улыбается.
— Разве не помните нашего уговора, милорд?
— Какого?
— Когда вы взяли меня в Париже на службу. Вы тогда сказали, что если меня арестуют и казнят, то будете год оплачивать по мне заупокойные.
Оставшейся рукой мальчишка потянулся к шее, за выщербленным зеленым медальоном — образком покровителя воров святого Дисмаса.
— А если я лишусь уха или руки, находясь у вас на службе…
— Я буду поддерживать тебя всю оставшуюся жизнь.
Джейми не знал, плакать или смеяться, и ограничился тем, что погладил руку, неподвижно лежавшую поверх пледа.
— Да, конечно, помню. Можешь на меня положиться, я сдержу слово.
— Я всегда полагался на вас, милорд, — заверил Фергюс.
Раненый, очевидно, утомился: щеки побледнели еще больше, черная шевелюра опустилась на подушку.
— Видите, как мне повезло, — пробормотал он с прежней улыбкой. — Единственный удар вмиг превратил меня в джентльмена, имеющего право на вечную праздность. Разве не удача?
У дверей комнаты Фергюса Джейми поджидала сестра.
— Пойдем в убежище священника, — сказал он, беря Дженни под локоть. — Мы должны поговорить, но мне не стоит тут задерживаться.
Без лишних расспросов сестра отправилась вместе с ним по коридору между кухней и кладовкой. В каменные плиты пола была вмурована деревянная решетка, как полагали все, для вентиляции, чтобы в погреб поступал воздух и овощи лучше хранились; если бы кто-то решился это проверить и зашел в погреб через покосившуюся дверь снаружи, то и вправду увидел бы на потолке эту решетку.
Однако таким образом свет и воздух попадали и в маленькую каморку в погребе. Попасть в нее можно было, только подняв решетку в полу, словно люк, и спуститься по лесенке. Помещение было совсем крошечное, в нем помещались лишь грубая скамья, одеяла, ночной горшок, большой кувшин с водой и коробочка с черствым печеньем. Тайник сделали лишь несколько лет назад, и поскольку никакому священнику в нем побывать так и не удалось и такое посещение не ожидалось, трудно было назвать его убежищем священника. «Нора» подходила ему куда больше.
Два человека могли только сидеть там на скамье плечом к плечу. Джейми задвинул на место панель, спустился и уселся рядом с Дженни.
Некоторое время он молчал, потом тяжко вздохнул и произнес:
— Я так больше не могу.
Он говорил еле слышно, и Дженни пришлось наклонить к нему голову, как исповеднику, выслушивающему грешника.