От нарисованной картины у меня мороз пробежал по коже. Я представила себе несчастных лаллиброхцев, изможденных голодом и холодом, тех, кого я знала и любила. Одновременно мне стало стыдно, поскольку я не разделила с ними горе и невзгоды, а удрала в будущее, к безопасности, теплу и сытости. Я так поступила, потому что это было желанием Джейми, но может ли желание одного оправдывать поступки другого? Но я перевела взгляд на рыжую макушку дочери, и щемящая боль чуть ослабла. Все эти годы Брианна находилась в безопасности, тепле, сытости и любви — потому что такова была воля Джейми.
— И вот Серая Шляпа измыслил отчаянный план, — рассказывала дальше Фиона, просто-таки сияя от энтузиазма. — Представляете, приказал одному из арендаторов отправиться к англичанам и предложить выдать им лэрда. Ведь среди сторонников принца Серая Шляпа был не последним человеком, и за его голову была назначена большая награда. Он решил сделать так, чтобы арендатор его выдал и получил деньги, которые позволят всем обитателям имения пережить трудные времена.
Я с такой силой схватилась за фарфоровую ручку чашки, что та отлетела.
— Выдал? — прохрипела я. — И его повесили?
Фиона удивленно моргнула.
— Почему повесили? Нет, конечно. Бабушка говорила, ему и вправду угрожала виселица, поскольку судили за измену, но в то время казни уже прекратились, и Серая Шляпа всего лишь был заключен в тюрьму. А благодаря полученной за его голову награде обитатели усадьбы смогли пережить голодное время, — бодро проговорила девушка, видимо, считавшая сказанное счастливым концом истории.
— О боже, — выдохнул Роджер. Он медленно опустил чашку на стол и, словно в трансе, уставился в никуда. — В тюрьму!
— Ты так говоришь, как будто это хорошо, — заметила моя дочь.
Она даже скривила рот от расстройства, а на глазах заблестели слезы.
— Так и есть, — заявил Роджер, не обращая внимания на огорчение Брианны. — Дело в том, что тюрем, предназначенных для якобитов-изменников, было довольно мало, и везде вели официальные реестры. Что ж тут неясного?
Не найдя понимания ни у удивленной Фионы, ни у мрачной Брианны, он наконец перевел взгляд на меня.
— Раз он оказался в тюрьме, я сумею его найти.
Роджер повернулся к книжным стеллажам до потолка, занимавшим три стены кабинета из четырех, и окинул их взглядом. Там хранились материалы, связанные с тайнами якобитов, которые собрал еще покойный преподобный Уэйкфилд.
— Он там, — негромко сказал Роджер. — В тюремных реестрах. В подлинных документах. Разве вы до сих пор этого не поняли? — вновь спросил он меня. — До сих пор мы узнавали о нем что-то лишь из мемуаров неизвестной степени достоверности. Однако в момент, когда он попал под суд и в тюрьму, его биография стала включена в историю. Его имя оказалось в исторических документах, и мы непременно его там найдем!
— И узнаем, что произошло потом, — выдохнула Брианна. — Когда его отпустили.
Роджер крепко сжал губы, отгоняя продолжение, пришедшее ему, как и мне, в голову: «Или когда он умер».
— Да, именно так, — произнес он, взяв Брианну за руку и в то же время поймав мой взгляд. — Когда его отпустили.
Вера Роджера в документы оставалась крепкой и через неделю. Этого, однако, нельзя было сказать об антикварном столе восемнадцатого века в кабинете преподобного Уэйкфилда: под необычной тяжестью его тонкие ножки дрожали и опасно поскрипывали.
Как правило, на этот инкрустированный столик не ставили ничего тяжелее небольшой настольной лампы и коллекции древностей, принадлежавшей преподобному; теперь стол изнемогал под тяжестью груза, так как прочие горизонтальные поверхности кабинета сплошь были покрыты бумажками, журналами, книгами и толстыми пакетами, присланными из исторических обществ, университетов и всех научных библиотек Англии, Шотландии и Ирландии.
— Если ты положишь сюда хоть одну страницу, он развалится, — заметила Клэр, когда Роджер задумчиво попытался положить на столик еще одну папку.
— А? Да, точно.
Папка повисла в воздухе; Роджер тщетно огляделся в поисках свободного места и в конце концов положил папку себе под ноги.
— Я только что закончила с Уэнтуортом, — сообщила Клэр, показав вытянутой ногой на накренившуюся стопку на полу. — Записи Бервика пришли?
— Да, сегодня утром. Куда это я их сунул?
Роджер растерянно огляделся и потер лоб, надеясь сосредоточиться. Кабинет напоминал Александрийскую библиотеку времен разграбления, непосредственно перед моментом, как к книгам был поднесен первый факел. В поисках любого упоминания Фрэзера Роджер всю неделю по десять часов в день изучал рукописные реестры, письма, записные книжки и дневники англичан, и теперь он чувствовал, что в глаза словно насыпали песку.