Грудь Клэр прижалась к его рту, и он жадно припал к набухшим соскам. Ее молоко было горячим и сладким, с легким привкусом серебра, как кровь оленя.
— Сильнее, — прошептала она и, обхватив ладонью затылок, прижала его лицо. — Сильнее.
Потом она вытянулась поверх него во весь рост, тело к телу, и он ощущал дитя в ее чреве, дитя, находившееся сейчас между ними, но не разделявшее, а сближавшее, заставлявшее их стремиться к еще большему единению, чтобы оградить и сберечь эту крохотную крупицу жизни.
И это единение, единение их троих, было столь полным, что Джейми уже не осознавал, где начинается и где кончается каждый из них по отдельности.
Он проснулся неожиданно, тяжело дыша, весь в поту и обнаружил, что лежит на боку под одной из лавок, свернувшись в клубок. Еще не рассвело, но он уже мог видеть очертания лежавших рядом с ним людей и надеялся лишь на то, что не кричал. Он снова закрыл глаза, но сон пропал.
Джейми лежал совершенно неподвижно, чувствуя, как постепенно успокаивается сердце, и ждал рассвета.
18 июня 1755 года
Джон Грей чрезвычайно вдумчиво готовился к этому вечеру: надел выстиранную рубаху тонкого полотна, шелковые чулки, заплел косу и попрыскался духами с ароматом вербены и лимона. Немного помедлил, но все же надел на палец и кольцо Гектора.
Трапеза выдалась на славу: подстреленный им самим фазан, поданный с зеленым салатом, который был приготовлен из уважения к удивительному вкусу гостя и учитывал его взгляды на пользу.
После еды они уселись за шахматами и принялись размышлять о миттельшпиле, оставив до лучших времен прочие темы для беседы.
— Желаете ли хереса? — спросил Грей, опустил на поле своего слона и потянулся.
Углубившийся в анализ позиции Фрэзер согласно кивнул.
— Благодарю вас.
Грей поднялся и, оставив Фрэзера у камина, пошел к буфету в другой угол комнаты. Он достал бутылку и почувствовал струю пота, потянувшуюся по его боку. В помещении вовсе не было слишком жарко, он всего лишь ужасно волновался.
В одной руке майор принес к шахматному столу бутылку, в другой — бокалы из уортерфордского хрусталя, что прислала ему мать. В хрустальные емкости с журчанием полился херес, блестевший в отблесках огня янтарным и розовым. Фрэзер рассеянно следил за процессом разливания вина, но явно размышлял о своем, спрятав свои голубые глаза за прикрытыми веками. Грей задумался, что так увлекло мысли его соперника. Очевидно, что не шахматная партия — ее результат был понятен.
Майор передвинул слона на фланге. Он знал, что таким образом лишь отодвигает срок неизбежного поражения, но тем не менее угрожает ферзю Фрэзера, вынуждая произвести обмен ладьи.
Сделав ход, хозяин встал и подложил в камин торфа. Он потянулся и зашел за спину соперника, чтобы посмотреть на расположение фигур с его стороны.
В это время Джеймс Фрэзер тоже привстал над столом, чтобы разглядеть позицию получше. Он наклонился к камину, и в его рыжих волосах мелькнули отблески пламени, вторящие игре хереса в хрустальном бокале.
Фрэзер стянул волосы в «хвост» черной лентой, развязать ее можно было одним легким движением. Грей вообразил, что трогает пальцами густые блестящие локоны, проводит по голове рукой, прижимает ладонь к теплому затылку…
Он бессознательно сжал кулак, как будто все это случилось на деле.
— Ваш ход, майор.
Услышав негромкую реплику противника, он вернулся с небес на землю, вернулся на свое место и невидящим взором уткнулся в шахматную доску.
При этом он чувствовал любое движение шотландца, даже не глядя на него. Впрочем, не смотреть на него он не мог: Фрэзер, казалось, наэлектризовал даже воздух. В попытке скрыть чувства Грей пригубил свой бокал с хересом, однако почти не почувствовал вкуса.
Шотландец оставался неподвижным, на его лице казались живыми одни глаза, изучавшие шахматную доску. Тени от затухающего пламени камина подчеркивали его могучий силуэт. На столе лежала его рука, окрашенная огнем черно-золотым; она была так же неподвижна и идеальна, как выбывшая из игры пешка, стоявшая подле нее.
Грей потянулся к слону на ферзевом фланге, и голубой камень в его перстне предостерегающе вспыхнул.
«Это плохо, Гектор? — подумал он. — То, что я могу полюбить человека, который, возможно, убил тебя?»