«Кажется, здесь царит веселье, но бьюсь об заклад, что гости не так искренне счастливы, как там. Почему? По той простой причине, что сюда не все пришли повеселиться, тогда как там совсем наоборот».
Любопытная деталь: об этом дне у Буссенара, кажется, сохранились только положительные воспоминания. Поэтому с удивлением читаешь в «Волер иллюстре» от 1 ноября статью Амеде Блондо, который пишет, что праздник в Версале был самым большим провалом Республики, «одним из величайших фиаско благословенного 1878 г.». Блондо слышал, как толпа жаловалась на плохое освещение, на грязь после дождя, на отдаленность фонтанов. Он был свидетелем недовольства во время обеда из-за того, что не всем хватило хлеба в результате чрезмерного наплыва посетителей, хотя их, по его подсчетам, было порядка 40 тысяч, то есть в семь или восемь раз меньше, чем насчитал Буссенар. Наконец Блондо отмечает, что привилегированным гостям, допущенным внутрь дворца, пришлось прождать полтора часа в своих каретах, загромоздивших все подъезды к зданию; они почти задохнулись в гостиных из-за количества приглашенных (по его утверждению, их было на пять тысяч больше, чем указывает Буссенар) и, наконец, они никак не могли разыскать свою одежду в гардеробе, превратившемся в настоящую свалку. Не странно ли такое различие мнений двух очевидцев одного и того же события? Следует ли отсюда, что Буссенар — неисправимый оптимист, а Блондо — настоящий ипохондрик?
После того как он присутствовал 29 октября 1878 г. (см. № 743) на открытии нового здания мэрии XIX округа Парижа, Буссенар — по случаю Дня всех святых — посещает различные кладбища столицы (2 ноября 1878 г., № 747). Здесь его мечтательная натура проявляется самым неожиданным образом. Начав, как принято, с портретов посетителей, пришедших поклониться могилам своих близких, он в середине статьи переходит к описанию той части кладбища Монмартра, где уже давно не хоронят, а сроки аренды участков на пять — десять лет почти все истекли. Сравнивая эту часть кладбища с той, откуда он пришел, Буссенар пишет:
«Там, среди редких деревьев, бросаются в глаза каменные остроугольные надгробия, окруженные черными решетками. Вдоль широких вымощенных дорожек выстроились памятники, образуя, насколько хватает глаз, строгие линии перспективы. Здесь же кладбище имеет, так сказать, менее печальный вид; пышная зелень, из-под которой почти не видны более скромные надгробия, придает ансамблю меньшую мрачность. Никогда декоративным вещам, созданным рукою человека, не сравниться с естественными творениями природы. Туи, кипарисы, акации, платаны служат прибежищем для целых стай щебечущих птиц. Дрозды свистят посреди последних желтых листьев, а воробышки, эти воздушные проказники, бесцеремонно порхают в цветущих аллеях. Повсюду плющи, ломоносы, вьюнки цепляются за ветви и обвивают спиралями памятники, смягчая их строгий вид».
Так природа скрашивает смерть… Прекрасный предметный урок.
На следующий же день после празднеств в Версале редакция посылает в Орлеан Буссенара, уроженца тех мест, для репортажа о похоронах его преосвященства епископа Дюпанлу, чье имя, благодаря одной фривольной песенке, дошло и до наших дней. 25 октября 1878 г. (№ 739) Буссенар сдержанно описывает траурную церемонию, проявляя должное уважение к покойному и не позволяя себе ни одного колкого замечания. Зато на следующий день, во второй части репортажа, озаглавленной «Личность и характер его Преосвященства епископа Дюпанлу», он дает волю своей природной насмешливости и быстро переходит на тон развлекательного рассказа. Этому способствует сам персонаж: достойный епископ был, по всей видимости, сверхактивной и весьма раздражительной особой.
«Настоящий комок нервов, всегда в напряжении, мозг, обильно орошаемый мощными приливами крови, выдающийся ум в сочетании с экстравагантностью апоплексического темперамента — таков был в целом этот незаурядный человек. Его железная воля тщетно сопротивлялась необузданному нраву; ему удавалось переломить себя или, вернее, сковать свою натуру вслед за тем, как он поддавался первому, яростному импульсу».
Буссенар с ощутимым удовольствием рассказывает нам о бедах камердинера епископа, Жозефа, который уже потерял счет своим ежедневным неприятностям. Когда он однажды принес прелату сосуд с теплой водой для омовения рук, все содержимое было внезапно опрокинуто ему на голову: в сосуде оказался кипяток! Ошпаренный Жозеф убегает, издавая громкие вопли. Спустя пять минут совершенно успокоившийся епископ просит прощения у своего бедного обожженного слуги. Продолжая ту же тему, Буссенар утверждает, что орлеанский епископ часто прогуливался с зонтом без ручки, сломанной однажды… о спину верного Жозефа! Когда же Буссенар показывает епископа за работой, в портрете чувствуется меткий и беспощадный взгляд писателя.