Этот роман (который, по слухам, воспитатель будущего императора Николая II использовал, чтобы приобщить цесаревича к красотам французского языка) является превосходным образчиком педагогической и дидактической литературы; сегодня ее поносят как тяжелую и смертельно скучную, и это в наши дни, когда утрачена настоящая связь с природой. Парижский гамен Фрике учится познавать мир. Приведем характерный отрывок из этой педагогики путешествий, восхищавшей наших дедушек и бабушек:
«Фрике в восторге, потому что его знания пополняются новыми сведениями […]. Вот масличная пальма с изящными перистыми, как у папоротника, листьями; ее алый плод дает твердое растительное масло “карите”; у Фрике ее вид вызывает неприятные воспоминания об экваториальном “откармливателе”[37]. А вот гигантские каучуковые деревья; темная зелень их листвы гармонично сочетается с темно-зеленой бахромой лишайника. Далее папирусы, ротанговые пальмы, кардамоны. Эта вечнозеленая густая растительность так хорошо представляет тропический лес, его сырой и жаркий климат.
Тектоновые деревья с нетленной древесиной смешиваются с фриниями, фиговыми деревьями и бомбаксами. А вот еще клещевина с фиолетовыми стеблями, красные перцы, смолоносные растения, гифенеи с прочными нитями, эбеновые деревья, акажу, сандаловые деревья, бассиа, тамариски, дерево phrinium rarissimum, чьи длинные, тонкие листья служат туземцам для покрытия их хижин, складов, для заворачивания маниоковых лепешек, плетения корзин и т. д.
Упомянем также дикий бетель, аптечную ятапру, бесчисленные разновидности молочая, протеи, ананасы, арахис, подорожники, кассавы, банановые деревья, сорго, маис, mucina puricans, растение, наводящее страх на местных жителей, поскольку его цепкие волоски проникают под кожу, как настоящие колючки.
Вся эта флора — деревья, фрукты, растения, лианы, травы, злаки, увешанные плодами, усыпанные яркими цветами или полные семян, — все это переплетается, извивается, буйствует и образует огромный цветник, где обитают животные, составляющие тропическую фауну».
О, довольно! Пощадите, не надо фауны!.. Но нет, хотя бы ради удовольствия — что-нибудь вроде этих бесконечных перечислений названий рыб в романе «Двадцать тысяч лье под водой». Раймон Руссель находил их поэтическими, а Жан-Поль Сартр[38] — восхитительно учеными… Продолжай же, Буссенар, продолжай, не смущайся. Надо ли обращать внимание на насмешки стареющего двадцатого века, который знает о дикой фауне только то, что показывают в зоопарках или по телевидению. Назови-ка нам все это. Посмотрим, сумеем ли мы разобраться…
«Носороги, красные и черные буйволы, гиппопотамы, слоны катаются в тучных травах, спугивая стаи марабу, балеарских журавлей, королевских баленисепов, фламинго, гусей с крыльями, снабженными шпорами, зимородков, белых цапель, ибисов, колпиц, бекасов и уток».
Вот, с ружьем на плече, притаившись в болоте, мы подстерегаем взлет дичи. Чувствуется, что от одной этой мысли перо дрожит в руке Буссенара; вместе с ним прицеливаемся: паф!.. Но мы в сердце джунглей, и к нам подползает скрытая опасность:
«Существует множество разновидностей змей — от боа и питона до маленькой зеленой гадюки. Опасное соседство, скверная встреча».
Буссенар доказывает это читателю уже на следующей странице, описывая, как Фрике был ужален в ногу злой желтой змейкой; чтобы разжать челюсти, пришлось отрезать ей голову длинным охотничьим ножом. Но укус этой змеи считается смертельным. Синеватое место укуса надрезают крестом, самоотверженно сосут кровь из ранки обреченного. Он потерял сознание и кажется уже безнадежным. Ничего не помогает. Доктор насыпает на рану порох из патрона, а затем горящий табак: прижигание живого тела! Но Фрике уже в агонии, и, после того как он произносит несколько весьма достойных слов, его голова падает, словно голова мертвого. Доктор, бледный как привидение, хватается за грудь. Из глаз Андре текут две крупные слезы. Все кончено.
Кончено, неужто? Нет, не так быстро.
«Неграм известны некоторые лечебные средства, совершенно не укладывающиеся в рамки законов терапии; иногда они приводят к поразительным результатам».
Мажесте, поступивший в услужение к Фрике и обожающий своего нового хозяина, зовет его «Флики», и при этом глаза негритенка сияют от восхищения (Андре он называет «Адли», а доктора — «Доти»), Так вот, Мажесте зарывает в землю ногу парижского гамена под углом примерно в тридцать пять градусов (именно так); целых два часа у Фрике изо рта идет белая пена. Все это время негритенок с доверчивым видом вытирает ему лоб… «Он не умер, муше Доти, муше Адли, он не умер, говорю тебе я!»
38
В книге «Слова» Сартр дважды выражает свое восхищение по поводу ученых пассажей Буссенара.