Буссенар, считавший эту неподвижность убийственной, находился в числе тех, кто постарался преодолеть ее в ночь с 1 на 2 декабря, когда была предпринята героическая попытка прорыва блокады при Шампиньи…
«Вперед!.. И темные линии стрелков развертываются с поразительной быстротой. Солдаты, обрадованные возможностью вырваться из смертоносной неподвижности, стремительно бросаются вперед. Звучат горны, пронзительные, частые, как звон набата… Вот наконец хорошо известный сигнал: “Огонь!” С беспорядочно разбросанных позиций раздаются сухие, едва слышные выстрелы, но их эхо далеко разносится по долине Марны. Окопы загораются, искрятся, полыхают ярким огнем. Вскоре начинает громыхать пушка, присоединяя свой голос к этой пороховой симфонии; пули заводят свое пронзительное “пииуу”, снаряды один за другим пронзают воздух, и резкий стук пулемета сопровождает этот свинцовый ураган.
Вперед!.. Черт возьми! Эта дьявольская музыка по-настоящему увлекает. К тому же враг, кажется, отступает. И при магическом слове “Вперед!..” мы бросаемся в самое пекло. Возвращается радостное настроение, но проклятый пороховой дым вызывает сильную жажду. Канистры пусты, мы едим лед; какому-нибудь счастливцу достается прихваченная морозом гроздь винограда; вспоминаем, что урожай с виноградников не был собран.
Все это продолжается целый день с волнующим чередованием успехов и неудач. Известно, что было потом. Сила на стороне укрупненных батальонов, наши солдаты сокрушены противником, в пять раз превосходящим их по численности. Пронзительные нотки горнов слышатся над шумом боя… “Прекратить огонь!” И вскоре сигнал к отступлению! Приходится подчиниться и оставить местность, доставшуюся такой высокой ценой. Но это, конечно, произошло не по нашей вине, ибо мы храбро сражались, и если не сложили свои головы на плато Шампиньи, то сделали все для этого; многие из нас хранят на себе следы славного боя»[12].
Действительно, во время этой атаки военный фельдшер Буссенар получил пулевое ранение. Мы не знаем, куда его ранило и насколько серьезной была рана. Но, вероятно, у него сохранились ее следы — на это есть намек в статье, написанной через восемь лет после сражения. Судя по всему, ранение не имело серьезных последствий, так как о нем нигде определенно не упоминается в последующие годы жизни Буссенара.
Иногда биографию Буссенара можно проследить по истории его собаки. Это относится и к послевоенному периоду.
«После войны я привез к себе в деревню большого шотландского спаниеля Тома Первого, перенесшего все тяготы осады Парижа при следующем осложняющем обстоятельстве: у него не только не всегда была еда, но и ему самому постоянно грозила опасность быть съеденным.
Том был со мной во время битвы при Шампиньи, и солдаты батальона (не кто-нибудь, а морские пехотинцы), пораженные его бесстрашием, по возвращении из боя единогласно и с криками одобрения постановили ежедневно обеспечивать его пищей. С этого дня ему уже не надо было бояться, что кто-нибудь его съест. Разумеется, на побывку мы уехали вместе, оба до крайности отощавшие. Мы остановились в небольшом домике, увы, разоренном во время нашествия (наш департамент Луаре так жестоко пострадал в тот страшный год!).
У одного из жителей деревни был огромный дог, который царил над всеми окрестными собаками. В самый день приезда я проходил перед его домом, Том бежал по пятам. Как только дог заметил моего спаниеля, он бросился на него — предательски, без предупреждения, как обычно поступают скрытные крестьяне. Том, застигнутый врасплох, резким движением вырвался из пасти дога, оставив в зубах вероломного противника кусок кожи и клочья шелковистой шерсти.
Хозяин дога злорадно посмеивался, видя, как досталось собаке “господина”. Вырвавшись из лап коварного врага, Том — имевший честь быть отмеченным в приказе по военно-морскому флоту — понял, что должен победить или умереть.
Не издав ни звука, он отступил, отбежал, уклонился от столкновения с противником, затем ловко схватил его за переднюю лапу и опрокинул на спину. Как во французском боксе! Прежде чем оглушенный дог оправился от неожиданного маневра Тома, тот, ощетинившись, с налитыми кровью глазами, набросился на него и начал яростно вгрызаться ему в живот.