— За что? — только и мог выговорить он.
Парня подняли на ноги и велели идти с ними.
— Позвольте хотя бы одеться, — тихо попросил он, — зима же…
— Михалыч, — сказал один из ментов, — пусть оденется, мы же советская милиция, а не буржуазная полиция, чтобы над людьми издеваться. Замерзнет же…
— Подожди, а как же инструкция…
— Ну, хочешь, сам на него штаны надень….
— Хорошо.
Страж порядка снял наручники.
— Одевайся, быстро, — сказал он Максиму
— За что? — повторил Максим свой вопрос, когда оделся.
— Разберемся, — сухо сказал мент, снова защелкнув на нем наручники.
— Не похож он на диссидента, — услышал арестант голос одного из стражей порядка, когда спускался вниз по лестнице, — обыкновенный напуганный ботаник. Разве же это террорист?
— Знаешь, — ответил ему коллега, — «Феликс» не ошибается. Его электронные «шестеренки» работают безупречно.
— Разве? Два раза был оправдательный приговор….
— Два из десяти тысяч? Это же потрясающая точность для Искусственного Интеллекта.
Услышанное повергло парня в шок. Еще бы. Узнать, что какой-то суперкомпьютер вычислил, будто он опасный террорист. Да, это был глюк, и на основании сбоя компьютерной программы его будут судить. Страшно. А еще страшнее безжалостная статистика, не дающая ему шансов на оправдательный приговор.
Первой мыслью было бежать. Но куда? Где он мог спрятаться в чужом мире, с непонятными законами и правилами? Да, и возможно, прятаться не придется. Милиционеры вооружены. Наверняка просто пристрелят при попытке к бегству и все. Нет, лучше не рыпаться, может быть, разберутся и отпустят. Разберутся в чем? В том, что он не из этой реальности? Бред какой-то. Чем больше Максим думал, тем больше на него накатывалась апатия и безразличие.
Долгая езда в автозаке. Потом длинные коридоры, одиночная камера. Приделанные к полу металлические кровать, стол и стул. И бесконечно долгое течение времени. Неизвестность.
Максима привели на допрос. Довольно миловидная женщина в кителе кивнула ему, приглашая присесть на низкий стул напротив ее письменного стола. В нем парень чувствовал себя несколько униженным, смотря как дознавательница буквально возвышается над ним.
— Есть что пояснить следствию? — строго спросила она.
Максим лишь неопределенно пожал плечами и сказал:
— Я вообще не понимаю, что происходит. Может вы мне скажите, за что меня забрали?
— Вопросы здесь задаю я!
— Ну о’кей. Постараюсь ответить.
— Итак, еще раз. Есть ли у тебя что пояснить следствию?
— Нет.
— Хорошо. Смотри.
Она повернула монитор. Видеозапись. Касса. Какой-то молодой человек расплачивается за покупки. Продавщица отбирает у него пиво, мотивируя это тем, что алкоголь можно покупать только с 28-ти лет. Он спорил. Максим узнал свой голос и свое лицо.
— Что можете пояснить по данному инциденту, Максим Викторович?
— А что такого? Хотел купить пива, сказали нельзя. Я ни скандалил, ни ругался. Не стал покупать, раз нельзя. Это преступление? — узник вытаращил на дознавательницу ничего не понимающие глаза.
— Это подозрительно, — констатировала та, — вам двадцать пять лет, а вы не знаете, что алкоголь покупать можно с 28-ти.
— Больше ничего не скажу без адвоката.
— Ну вот вы и попались, господин шпион, — улыбнулась женщина.
— В смысле?
— В смысле, что в СССР адвокаты уже пять лет как отменены. Плохо вас подготовили в вашей разведшколе. Странно, что буржуи теперь уже двоечников к нам стали посылать…
— Так…, - проговорил Максим, — значит, вы думаете, что я шпион?
— У меня есть все основания на такие подозрения. Будете писать чистосердечное признание?
Узник задумался. В принципе, у него было всего три варианта: оговорить себя; признаться в том, что он из другого мира или все отрицать. В первом случае, наверняка его упекут надолго в тюрьму. Если, конечно, хватит фантазии сочинить убедительный самооговор. Вариант два — не поверят. А если поверят, отправят в психушку. Нисколько не лучше. Или лучше? А может, тут шпионов не садят, а сразу расстреливают? Играть в молчанку? Тогда что? Пытки?
— Ну? — нетрепливо спросила дознавательница.
— Да вот думаю, — ответил Максим, — стоит ли говорить вам правду, в которую вы не поверите.
— Сознательность всегда приветствуется, — улыбнулась женщина, — а чистосердечное признание и раскаяние облегчает вину и наказание.
И тут у Максима родилась идея.
— Знаете, — сказал он, — я просто очень хотел попробовать пива. И решил обмануть продавщицу, сказав, что мне уже 28 лет. Вот, собственно и мое чистосердечное признание.