— Потому что в таком случае я лишь поменяю кредитора. Смерть отца многое изменило, господин Тремэн. Пока он был жив, долги касались его одного. Теперь лишь я за них в ответе. Господин д'Уазкур… согласен принять меня взамен всего, что мы ему должны.
— Вас, ваши земли — ведь они у вас остались — и ваш дом?
— Он заложен по самую крышу.
— Ну и что? И так слишком дорогая плата за несколько экю, от которых ваше жилище все равно не стало прекраснее. На что он их потратил? На одежду или, может, на экипаж?..
— На карточные долги… которые, как всякому известно, являются делом чести! — прибавила девушка с горькой иронией.
— Ваша честь не ставится под сомнение, а вот в его можно усомниться, коль скоро он настаивает на том, чтобы вы вышли за него из-за нескольких горсток монет. Умоляю вас, согласитесь на мое предложение!
— У вас нет причины так поступать! Мой отец был вашим врагом. Он едва не убил вас и готов был снова сделать то же самое. Так какое вам дело до судьбы его дочери теперь, когда он больше не может ей вредить?
Наступила тишина. Гийом протянул руки к огню, и в его глазах хищника, странным образом оттененных густыми, почти черными ресницами, загорелись искорки; Он думал, что ответить. Тогда Агнес тихо проговорила:
— Еще один… порыв, разумеется?
— Нет. Гораздо серьезнее: я не могу смириться с мыслью об этом браке. После известной вам драмы я жил безмятежно, думая, что у госпожи де Шантелу вы нашли пристанище и покой, в котором столь нуждались. Оставив полумертвого господина д'Уазкура в его коляске, мы все считали, что отныне он далек от мысли о браке. Я, признаться, был поглощен своим будущим домом и занимался им со спокойной душой, свободной от ненависти и злобы. Но в Варанвиль прибежала мадемуазель де Монтандр. И вот я здесь!..
Агнес встала и, скрестив руки на груди, медленно подошла к окну. Ее черный стройный силуэт был словно нарисован тушью на фоне вытканных на старинном шелке нежных зеленых цветов. Сквозь муслиновую оборку занавесок Гийом видел лишь ее профиль и уложенную на затылке тяжелую косу.
— Уходите! — сказала она. — Мне не нужны ваши деньги, потому что вы не хотите единственного, что я могу предложить вам взамен…
Гийом тоже поднялся, не решаясь к ней подойти.
— О чем вы говорите?
— О себе… о своей персоне! То, что невозможно принять от чужого человека, наверное, приятно получить от…
Она подыскивала слово. Тогда Тремэн осмелился подсказать:
— От… любовника?
Агнес покраснела. Ее серые глаза вдруг потемнели, будто на них набежали тучи, и сверкнули подобно молнии.
— Я — ваша любовница? Кто вам дал право меня оскорблять? Граф де Нервиль, чье имя я ношу, был, без сомнения, преступником, человеком, достойным презрения, но его предки сражались в святых землях бок о бок с Танкредом и Боэмоном. А ваши…
— Тоже могли там быть, — подхватил Тремэн с улыбкой. — В пехоте, разумеется, но какой полководец сумеет завоевать царство без помощи армии? А дворянство в конце концов — всего лишь счастливый случай, позволивший кому-то оказаться в нужном месте и в нужное время… Агнес тотчас успокоилась.
— Простите меня!.. Вы, безусловно, правы, но согласимтесь, что произнесенное вами слово оскорбительно! — Если бы вы меня любили, оно бы вас не задело. Девушка повернулась к нему и посмотрела в лицо. — Если бы вы меня любили, то женились бы на мне! — быстро возразила она, и Гийом отвел глаза. — Я вас люблю… но не женюсь на вас. Я не могу. — Скажите лучше, что не хотите! — возразила она с горечью.
— Отчасти вы правы., хотя я умираю от желания так поступить! Но вы должны понять… как бы ни обидно было это слышать, что я хочу основать семью, иметь детей, но не могу дать им деда, который был убийцей их бабки. К тому же…
— Добродетельный человек, коим вы являетесь, боится обнаружить во мне порочные инстинкты? — бросила она с саркастическим смехом. — Довольно, сударь! Занимайтесь вашим домом и предоставьте мне жить, как я хочу. Господин д'Уазкур, слава Богу, лишен осмотрительности, свойственной мелким буржуа, и я с удовольствием приглашаю вас на нашу свадьбу… Пульхерия!
Старуха, видимо, была поблизости, так как появилась удивительно скоро.
— Проводи господина Тремэна! — приказала Агнес. — И предупреди Габриэля, что отныне двери моего дома для него закрыты!
Окончательно униженный, но полный решимости оставить за собой последнее слово, Гийом неожиданно бросил ледяным тоном:
— Ваши распоряжения бесполезны, мадемуазель! Черт меня побери, если я еще переступлю порог этого дома. Желаю вам огромного счастья… и много детей, которые будут — я не сомневаюсь в этом — живой копией господина д'Уазкура!
Слегка поклонившись, Гийом вышел из комнаты так, что старый паркет зазвенел под каблуками его сапог. На улице он глубоко вздохнул, будто вынырнув на поверхность. Дождь прекратился, и среди облаков показались большие светлые промоины. Птицы снова щебетали… К своему удивлению, Гийом обнаружил Али привязанным у двери. Вороного коня тщательно обтерли соломой, скатанная попона лежала на месте. Однако Габриэль не выходил, показывая тем самым свое презрение ко всякой благодарности, хотя наверняка был где-то поблизости. Обладая с детства почти что звериным чутьем охотника, Тремэн ощущал его недоброжелательное присутствие и не подал виду, что ищет его. Не торопясь, он поднялся в седло, достал из кошелька луидор и, бросив его на ступени замка, потрепал гриву Али.
— Домой! — лишь произнес всадник, разжав колени, и животное стрелой помчалось к зеленому тоннелю, выходившему на дорогу.
Только теперь Гийом почувствовал, что умирает с голоду. Час ужина прошел. У него возникла соблазнительная мысль спуститься в Сен-Васт и попросить у Кантена свежего хлеба и стакан сидра, но подумал, что побеспокоит семью, так как наступило время отдыха. Тогда он решил закусить по пути на постоялом дворе в Кетеу.
Но и эта мысль оказалась не из лучших, поскольку был вторник, базарный день. Вернувшиеся с рынка люди до отказа заполнили трактир «Золотой лев», и там было чересчур шумно. Гийом поколебался, прежде чем погрузиться в этот гам, но доносившийся из трубы запах жареной курятины был слишком соблазнительным. Впрочем, в селении он никого не знал, так что мог быть спокоен: ему не помешают. Однако он заблуждался.