Бум! И снова вопль!
– Какой ты неуклюжий, толкай его снова! – сказала Малгарита брюзгливо и сделала быстрое ответное движение.
Какое-то время я лежал, пытаясь не обращать внимания на то, какая она свинья, на ее «аромат», на всю мрачную обстановку, отчаянно
стараясь насладиться незнакомой, теплой влажной полостью, которая окружала меня.
– Давай быстрее, – заныла Малгарита, – я еще не мочилась сегодня утром.
Я принялся подскакивать, как это делал Микеле, но тут вдруг в трюме баржи стало еще темней. Хотя я старался сдержаться и вкусить все сполна, произошло непроизвольное семяизвержение, причем сам я при этом не ощутил никакого удовольствия.
Бум! Мяу-ууу!
– О, che braga! Как ее много! – с отвращением произнесла Малгарита. – Теперь мои ноги будут склеены целый день. Прекрасно! А теперь слезай, дурак, мне надо попрыгать!
– Что? – произнес я нетвердым голосом.
Малгарита вывернулась из-под меня, встала и отскочила назад. Она прыгнула сначала вперед, а потом снова обратно; баржа закачалась.
– Рассмеши меня! – приказала она между прыжками.
– Что? – спросил я.
– Расскажи мне какую-нибудь смешную историю! Ух, это был седьмой прыжок. Я же сказала, рассмеши меня, marcolfo! А может, ты хотел сделать мне ребеночка?
– Что? Я не понимаю!
– Ладно, не бери в голову. Лучше я чихну вместо этого. – Она сгребла клок своих волос, сунула их лохматые концы в ноздрю и раскатисто чихнула.
Бум! Мя-у-у-у… Жалобный вопль кота умер, очевидно, вместе с ним самим. Я мог расслышать, как мальчишки переругивались, обсуждая, что же делать с его трупом. Убалдо хотел запустить дохлым котом в нас с Малгаритой, а Даниэль предлагал подбросить его к двери лавки какого-нибудь иудея.
– Надеюсь, я все вытрясла, – сказала Малгарита, вытирая свои бедра какой-то тряпкой с кровати.
После этого она кинула ее обратно на тюфяк, направилась в противоположный конец трюма, присела на корточки и принялась мочиться. Я ждал, думая, что кому-то из нас следует что-нибудь сказать. Наконец я решил, что ее мочевой пузырь неистощим, и выполз из трюма баржи тем же путем, которым попал туда.
– Sana capàna! – закричал Убалдо, как только я присоединился к компании. – Как все прошло?
Я выдал ему улыбку бывалого человека. Все мальчишки, понятное дело, завопили и зашикали, а Даниэль сказал:
– Моя сестра хороша, да, но мать еще лучше!
Дорис нигде не было видно, и я был этому рад, потому что не знал, как посмотрю ей в глаза. Я совершил свое первое открытие, короткий набег в царство мужчин. Однако я не очень-то гордился собой и этим своим достижением. Я чувствовал себя грязным и был уверен, что весь пропитался запахом Малгариты. Я жалел, что не послушался Дорис и все-таки пошел на это. Если подобное необходимо для того, чтобы стать мужчиной, и если это именно то, что делают с женщиной, что ж – хорошо, я сделал это. С этого момента я мог гордиться собой, как и все другие мальчишки, и это было приятно. В глубине же души я решил раз и навсегда быть к тетушке Зулии добрей. Я не стану дразнить ее тем, что увидел в комнате, презирать свою няню, или кому-то об этом рассказывать, или шантажировать Зулию, или угрожать ей – мне было жаль бедную женщину. Если я чувствовал себя грязным и жалким после эксперимента с простой портовой девчонкой, то насколько же скверно должна была чувствовать себя моя няня из-за того, что никто, кроме презренного чернокожего раба, не захотел заняться с ней этим.
Однако мне не представилось возможности продемонстрировать свое благородство. Когда я появился дома, то обнаружил, что все слуги находятся в смятении из-за того, что Зулия и Микеле ночью исчезли.
Мажордом Аттилио уже вызвал sbiri. Эти сильно смахивающие на обезьян полицейские сделали типичные для них выводы: Микеле насильно увез Зулию в своей лодке, или по какой-то причине они вместе уплыли прошлой ночью в лодке, перевернулись и утонули. В связи с этим полицейские собирались попросить рыбаков побережья Венецианской лагуны внимательно следить за своими крючьями и сетями, а крестьян на равнине за Венецией – присматриваться к чернокожим лодочникам, сопровождающим захваченную белую женщину. После этого они решили обследовать канал возле нашего дома и обнаружили, что лодка спокойно пришвартована на своем месте. После этого sbiri принялись ломать головы над новыми вариантами разгадки происшествия. В любом случае, если бы они поймали Микеле, даже без женщины, они бы с удовольствием убили его. Сбежавший раб у нас фактически считается вором, потому что он украл собственность хозяина – свою собственную жизнь.